Только его лицо. И выхваченные светом из темноты уши. Маленькие, красные мочки. От кружек поднимается пар. И Фресин папа старается быть как днем, но иногда просто не может. Вот ему девять, как и мне, или даже семь, а то и всего три. Он кладет голову мне на колени, уткнувшись носом в мой живот и поджав ноги. И лежит так, свернувшись клубком, и я глажу его по голове.
Потому я и знаю, какие мягкие у него волосы.
И мы начинаем сравнивать. Как будто лосиное и косулье. Большая голова Фресиного папы у меня на коленях — голова дремлющего лося. Только он перевернулся на спину и словно погрузился в себя. Вернулся к себе. Смотрит на потолок и на мое лицо, склонившееся над ним.
Говорю все больше я, а он слушает мои рассказы, порой прикрывая глаза.
Но важней всего, это как мы прижимаем ладонь к ладони, его ладонь к моей, и его оказывается больше. Всякий раз. И мы смеемся! Сравниваем, снова и снова, и видим, что его мизинец — точно как большой палец на моей ноге. Только палец его, конечно, длиннее, но:
— Такой же толщины!
И:
— Несите золотое кольцо!
Так он говорит всякий раз, как мы доходим до этого места, и смеется в голос, хотя надо сидеть тихо.
И я шикаю:
— Ш-ш-ш!
А голова как в сладком тумане.
И еще он говорит, что эта мерка всегда с ним, где бы он ни был — мерка золотого кольца для пальца на моей ноге!
А потом — спокойной ночи.
И я слышу, как он моет наши кружки, вытирает и ставит обратно в шкаф, пока я крадусь по синему, глухому ковролину их широкой лестницы.
Те первые ночи, когда я не могла уснуть в их доме, мы говорили только о моем брате. Фресин папа все спрашивал и спрашивал. А язык у него распух? А ботинки с ног не свалились? Всякое такое.
И не мама ли моя довела его до этого дела. Фресин папа знал, что характер у мамы не сахар, что у нее и на меня терпения не хватает, хоть я и послушная.
И не приходил ли ко мне братнин дух, это Фресин папа тоже хотел знать. Говорил, что даже если кто на себя руки наложит, то все равно что-то останется. Да-да. Так что, может, я видела дух какой после того, как Фредде…
Почти как:
— Ты видела? Ничего не видела?
Вот так.
И еще — спрашивать такое надо, чтоб я не ходила одна-одинешенька со всем этим внутри.
Но проще всего было рассказывать о снах, потому что про сны если и путано выходит, то ничего. Вот я и рассказывала, Что мне снилось. Или что мне, наверное, могло бы сниться, если б я хоть раз запомнила, что происходит, когда я сплю. Вот так.
И Фресин папа говорил, что много чего видит в моих снах. У него была книга, с которой он сверялся, и вот тогда мы, наверное, и начали сидеть вместе на коровьей шкуре у камина посреди их большого, теперь уже несуществующего дома, в котором было чисто-чисто и пахло духами мамы-помады и фиалковым мылом. Тогда мы и стали пить какао из глиняных кружек. И быть вместе.
И случалось, что он гладил меня по спине. Так, будто увидел на опушке леса, в косульем обличье. Как будто дикий зверь дал себя потрогать. А я все сидела и медленно сочиняла.
И однажды мне приснилось, что он меня поцеловал. Ну или сказала, что мне такое приснилось, когда он чуть не задремал от моих путанных баек про щук.
И тогда он хохотнул этим своим смехом:
— Ну, это уж не сон, а кошмар какой-то!
А я ответила, что:
— Вовсе нет! Очень даже хорошо вышло: я забралась на высокий пень, чтобы губы стали вровень! Но на дорожке ничего такого не видно. Дождит, но мы же на бегу согреемся. Будем так бежать, чтоб вши повылетали и дух вышибло.
— Длиннее шаг! Чаще!
И так все время. Но иногда замедляет шаг, чтоб дождаться ее. И тогда — Фресин папа с Фресей, не со мной.
А я лечу вперед косульими прыжками, красуюсь даже. Но потом, свернув с дорожки, срезаю через лес, через заросли, набравшие дождевой воды, — и к избушке у парковки, промокшая насквозь.
И вот я. На месте. В новеньких кроссовках на шнуровке хлюпает вода. Вот я. Одна. Уткнувшись лбом в облупившуюся коричневую стенку, и дыхание мое будто колышет весь мир. Качает меня.
Я. Одна.
Но и Фредде. Может быть, совсем рядом, тут, за углом. Теперь он такой, то и дело подкарауливает.
Или спит целыми днями, запершись в своей комнате. Кричит: «Достала уже, сеструха!»
Так вот.
Но он есть. Как был, так и есть.
Главное — не заглядывать за угол. Не открывать дверь. Как некоторые, когда приходят в гости к маме. Как будто выискивают что-то. А потом забывают и плюхаются на диван в гостиной мастерить самокрутки. Роняют белые фильтры на ковер. Все разом.