— Будь я один, а то…
В глазах его было такое выражение, будто он просил Гурина обернуться к нему. Такое же выражение было и в его голосе.
И сквозь это выражение светилось в глазах что-то другое: словно он сомневался, слушает ли его Гурин и может ли принять к сердцу и понять то, что он ему говорит.
— Когда бы один… А то ведь возьмите: жена, теща-мамаша, дети…
Он выпрямился.
— Никак нельзя, — сказал он и крякнул, поднеся руку ко рту.
Крякнув, он сейчас же собрал пальцы в горсть — будто схватил в горст этот свой кашель.
Гурин повел глазами в его сторону слабо, медленно. У него словно не хватило сил повернуть голову так, чтобы глаза остановились прямо на Семене: зрачки глаз перекатились опять в обратном направлении, только чуть-чуть скользнув по фигуре Семена.
Вытянув руку по столу, он стукнул по крышке стола раза два пальцами.
— Гм, — сказал он, — так уедешь, значит?
Он опять поглядел в окно.
Брови у него шевельнулись и чуть-чуть сдвинулись.
— У еду-с….
— А когда?..
Семен вздернул плечи.
— Говорят, еще можно недели полторы.
Гурин кивнул головой.
— Через неделю будет поздно, — сказал он.
Он все смотрел в окно.
Его брови сдвинулись еще больше.
Семен вздохнул.
— Поздно, — повторил Гурин и, помедлив минуту, заговорил опять, придвинув к себе свечку в жестяном подсвечнике и ковыряя ногтем указательного пальца застывший на донушке подсвечника стеарин. Он говорил тихо, тянул слова и делал короткие паузы, когда стеарин плохо поддавался ногтю…
Казалось, движение его пальца находится в непосредственной связи с тем, как срываются с его губ слова, обращенные к Семену. Когда палец, сколупывая стеарин встречал сопротивление, и слова, казалось, спотыкались неожиданно, или обрывались совсем… И звучали опять легко и свободно, если палец благополучно преодолевал препятствие.
— У меня есть к тебе дело… Да… Видишь, ты каменщик?
— Каменщик…
— А хороший?
— Как сказать…
Семен пожал плечами.
— А, например, можешь вынуть камень из стены?
— Камень-с?..
— Да…
— Это какой-с…
И подумав секунду, Семен добавил:
— И опять же, какая кладка.
— Как какая кладка?
— Кирпич? — спросил Семен и пояснил сейчас же: — Кладка бывает разная. Изволите видеть…
— Нет не кирпич, — перебил его Гурин…
— Не кирпич?
— Нет.
— Дикий камень?
— Дикий.
— На цементе?
— На цементе…
— Теперь Семен знал, что ему отвечать. Заложив руку опять за борт пиджака, он сказал с уверенностью:
— Можно-с.
— Значит, и два камня можно вынуть?
— Можно-с. Лишь бы один, а там легко.
— Легко?
— Легко… Главное первый.
— А первый трудно?
— Опять же говорю, какая кладка.
— Можно, значить, например, в стену вмазать шкап?
Глаза у Турина сузились. Казалось, он что-то внимательно разглядывает на своем подсвечнике.
— А?
Голос у него стал немного хриплый. Он словно каркнул. — Можно, — ответил Семен.
— А потом заложить опять, и чтобы один камень вынимался, и его опять можно было бы поставить на место…
Семена будто кто неожиданно толкнул в грудь, он вздрогнул.
— А? — опять так же глухо и с хрипотой спросил Гурин, продолжая ковырять пальцем стеарин на подсвечнике.
— Можно-с.
— И не будет заметно?..
— Потайной, значит?
— Да.
— Можно…
Гурин вынул спички, зажег свечку и, поднявшись с кресла, запахнул халат.
— Пойдем за мной, — сказал он Семену, в первый раз взглянув ему прямо в лицо. Он сдвинул при этом брови и в его глазах глубоко сквозь их мутный блеск сверкнуло что-то острое, точно короткий луч. Но сейчас же он прикрыл глаза веками: он словно боялся, что Семен поймет и разгадает мысль, вспыхнувшую в нем в эту минуту и блеснувшую в глазах навстречу глазам Семена.
Но он все равно словно кольнул Семену душу этим взглядом.
Семен пошел за Гуриным, осторожно ступая на носках по паркетному полу. Ему казалось, что Гурин будто не доверяет ему.
II
Гурин решил остаться в городе на все время осады. У него на это были свои виды.
Что крепость может быть взята, он этого не допускал. Конечно, много побьют народа, но крепость останется все равно в руках храброго гарнизона.
А ему, Гурину, нечего бояться смерти.
Еще в начале осады он устроил у себя на дворе блиндаж, согласно всем требованиям военной техники. Дом может быть разрушен, но в блиндаже он обезопасен совершенно от всяких бомб.