Он был без ружья.
И на ветках ружья тоже нигде не было видно.
Петька не промахнулся.
Японец, наконец, спрыгнул в кусты.
В ту же минуту в кустах мелькнуло что-то большое, темное… На одно мгновенье между веток показалось лицо Семена и сейчас же опять скрылось. Потом кусты зашумели, затрещали ветки… Послышался сдавленный крик.
Из кустов кверху взвилась черная сумка с оборванным ремнем, затем еще какой-то предмет…
Петька знал, что у Семена не было такой сумки…
Значит, Семен повалил японца на землю и обрывает с него его вещи…
Хрипло вдруг прозвучал голос Семена:
— Петька! веревку!.. Ремень у меня висит над кроватью.
Петька спустился в землянку, разыскал ремень и, взобравшись опять к окошку, выскочил через него наружу…
Схватив свой карабин, он побежал с бугра вниз по зарослям…
— Где вы, дядя Семен?
Очутившись в кустах, он сразу потерял направление… Он точно опустился на дно озера… Не было видно ни деревьев, ни бугра… ничего не было видно… Густо зеленела вокруг него частая заросль.
На минуту он потерялся.
— Здесь я! — крикнул Семен, совсем от него недалеко.
Он повернул на голос…
Кусты вдруг зашумели впереди него, раздвинулись, и мимо него, согнувшись и протянув вперед руки, мелькнула фигура в синей кофте…
Фигура сейчас же исчезла, точно нырнула в заросль, на самое дно, в самую её глубину…
Петька остановился неподвижно…
Он слышал, как шумел куст теперь уже позади него и гораздо тише, и глуше.
Он стоял, насторожив слух в ту сторону, откуда доносился до него этот шум, все ослабевающим звуком…
— Дядя Семен! — проговорил он, наконец, тихо. — А дядя Семен!..
Что-то дрогнуло у него в лице. Нижняя губа отвисла. Он мигнул веками и повторил опять трепетным голосом:
— А дядя Семен!..
Шум в кустах позади совсем затих… Только хрустнуло что-то раз или два далеко, смутно и невнятно.
Закусив губу и широко открыв глаза, он стал пробираться вперед между кустами.
Его охватил ужас…
Он чувствовал, как к горлу подкатывают слезы, и все кусал губу…
Смутно различал он сквозь слезы, заволакивавшие глаза, куда он идет…
Что-то зачернелось в кустах впереди него.
Он остановился и закрыл глаза.
Теперь ужас проник его всего… Казалось ему, дыхание у него остановилось. Ужас, пробежавший горячим огнем в душе, точно сжег в себе дыхание…
Семена уж он больше не считал живым…
И он задрожал весь, когда открыл глаза, и раздвинув ветки, заглянул между ними…
Вот он Семен… Сидит согнувшись, опираясь одной рукой о землю, а другую приложив к груди…
Голова опущена, рот полуоткрыт.
— Дядя Семен!..
Семен шевельнулся…
Тихо слышится его голос:
— Погоди, дай передохнут… Стой тут и как увидишь, прямо бей… У него ничего нет.
Видно, что ему тяжело говорить… Он словно давится каждым словом.
— Это он меня ладонью, — хрипит он опять, — прямо по горлу под подбородком… Ладонь на ребро взял, значит, вразрез…
XI
Понемногу Семен оправился.
Он встал, пощупал у себя горло тремя пальцами, сложив их щепотью и немного запрокинув голову.
— Думал совсем шею сломал, — сказал он Петьке. — Спасибо зацепил за подбородок, а то бы тут мне и конец.
Он опять ощупал горло…
И когда он стоял так с откинутой немного головой, бегая пальцами по всему горлу от подбородка вниз и опять назад к подбородку, тонкая улыбка чуть-чуть тронула его губы.
Полуприкрыв глаза, он покосился на Петьку и проговорил уж без хрипоты и совсем чисто:
— А ведь небось думает убил, анафема…
Потом спросил:
— Ты его видел?
— Видел, — ответил Петька, — только он пропал сразу…
— Стрелял бы…
— Говорю же вам, сразу… А то бы…
Петьке стало досадно на себя.
Почему он, правда, не стрелял в японца?
Правда, видел он его всего только одно мгновенье, но все равно нужно было ему пустить пулю вслед…
Он передернул губами, отвернул лицо в сторону, и опять с одного уголка у него дрогнула верхняя губа и дрогнул маленький мускул около носа…
Он опустил глаза…
— А ружье ты сбил ловко…
На щеках у Петьки разлился румянец.
Он вспомнил как он целил по сучку…
— Это хорошо, это что же… Ловко наметил… Я это лежу, вдруг слышу хлоп, потом дыр-дыр-дыр… Гляжу, нет ружья и сучка нет…
Петька чувствовал, как из души у него словно поднимается что-то горячее, широкое… Будто и слезы, и радость… Будто слезы закипели в радости…