Выбрать главу

Он был без ружья.

И на ветках ружья тоже нигде не было видно.

Петька не промахнулся.

Японец, наконец, спрыгнул в кусты.

В ту же минуту в кустах мелькнуло что-то большое, темное… На одно мгновенье между веток показалось лицо Семена и сейчас же опять скрылось. Потом кусты зашумели, затрещали ветки… Послышался сдавленный крик.

Из кустов кверху взвилась черная сумка с оборванным ремнем, затем еще какой-то предмет…

Петька знал, что у Семена не было такой сумки…

Значит, Семен повалил японца на землю и обрывает с него его вещи…

Хрипло вдруг прозвучал голос Семена:

— Петька! веревку!.. Ремень у меня висит над кроватью.

Петька спустился в землянку, разыскал ремень и, взобравшись опять к окошку, выскочил через него наружу…

Схватив свой карабин, он побежал с бугра вниз по зарослям…

— Где вы, дядя Семен?

Очутившись в кустах, он сразу потерял направление… Он точно опустился на дно озера… Не было видно ни деревьев, ни бугра… ничего не было видно… Густо зеленела вокруг него частая заросль.

На минуту он потерялся.

— Здесь я! — крикнул Семен, совсем от него недалеко.

Он повернул на голос…

Кусты вдруг зашумели впереди него, раздвинулись, и мимо него, согнувшись и протянув вперед руки, мелькнула фигура в синей кофте…

Фигура сейчас же исчезла, точно нырнула в заросль, на самое дно, в самую её глубину…

Петька остановился неподвижно…

Он слышал, как шумел куст теперь уже позади него и гораздо тише, и глуше.

Он стоял, насторожив слух в ту сторону, откуда доносился до него этот шум, все ослабевающим звуком…

— Дядя Семен! — проговорил он, наконец, тихо. — А дядя Семен!..

Что-то дрогнуло у него в лице. Нижняя губа отвисла. Он мигнул веками и повторил опять трепетным голосом:

— А дядя Семен!..

Шум в кустах позади совсем затих… Только хрустнуло что-то раз или два далеко, смутно и невнятно.

Закусив губу и широко открыв глаза, он стал пробираться вперед между кустами.

Его охватил ужас…

Он чувствовал, как к горлу подкатывают слезы, и все кусал губу…

Смутно различал он сквозь слезы, заволакивавшие глаза, куда он идет…

Что-то зачернелось в кустах впереди него.

Он остановился и закрыл глаза.

Теперь ужас проник его всего… Казалось ему, дыхание у него остановилось. Ужас, пробежавший горячим огнем в душе, точно сжег в себе дыхание…

Семена уж он больше не считал живым…

И он задрожал весь, когда открыл глаза, и раздвинув ветки, заглянул между ними…

Вот он Семен… Сидит согнувшись, опираясь одной рукой о землю, а другую приложив к груди…

Голова опущена, рот полуоткрыт.

— Дядя Семен!..

Семен шевельнулся…

Тихо слышится его голос:

— Погоди, дай передохнут… Стой тут и как увидишь, прямо бей… У него ничего нет.

Видно, что ему тяжело говорить… Он словно давится каждым словом.

— Это он меня ладонью, — хрипит он опять, — прямо по горлу под подбородком… Ладонь на ребро взял, значит, вразрез…

XI

Понемногу Семен оправился.

Он встал, пощупал у себя горло тремя пальцами, сложив их щепотью и немного запрокинув голову.

— Думал совсем шею сломал, — сказал он Петьке. — Спасибо зацепил за подбородок, а то бы тут мне и конец.

Он опять ощупал горло…

И когда он стоял так с откинутой немного головой, бегая пальцами по всему горлу от подбородка вниз и опять назад к подбородку, тонкая улыбка чуть-чуть тронула его губы.

Полуприкрыв глаза, он покосился на Петьку и проговорил уж без хрипоты и совсем чисто:

— А ведь небось думает убил, анафема…

Потом спросил:

— Ты его видел?

— Видел, — ответил Петька, — только он пропал сразу…

— Стрелял бы…

— Говорю же вам, сразу… А то бы…

Петьке стало досадно на себя.

Почему он, правда, не стрелял в японца?

Правда, видел он его всего только одно мгновенье, но все равно нужно было ему пустить пулю вслед…

Он передернул губами, отвернул лицо в сторону, и опять с одного уголка у него дрогнула верхняя губа и дрогнул маленький мускул около носа…

Он опустил глаза…

— А ружье ты сбил ловко…

На щеках у Петьки разлился румянец.

Он вспомнил как он целил по сучку…

— Это хорошо, это что же… Ловко наметил… Я это лежу, вдруг слышу хлоп, потом дыр-дыр-дыр… Гляжу, нет ружья и сучка нет…

Петька чувствовал, как из души у него словно поднимается что-то горячее, широкое… Будто и слезы, и радость… Будто слезы закипели в радости…