Но Семен был травленный волк.
В степи он держался еще дальше от намеченной жертвы, чем в лесу.
Да здесь и не требовалось быть особенно близко к беглецам.
Степь не успела еще как следует зарасти травою. Трава не поднялась. Человека видно было за версту.
Петьку Семен оставлял обыкновенно позади себя версты на полторы, пробираясь один со своим медведем в густой траве, по буеракам, руслам, ручьев, мелким кустарникам, попадавшимся кое-где по степи в низких местах.
Иногда он забирал далеко в сторону, пускался в брод через мелкие озерца, через болота.
Но ни на минуту он не упускал из глаз беглецов.
Петьке издали он представлялся совсем маленькой точкой, и он шел за этой точкой, тоже, как Семен, переходя в брод речки и озерца, сворачивая в сторону там, где в сторону сворачивал Семен…
Он тоже ни на секунду не упускал из глаз Семена…
Иногда на него нападало отчаяние.
«Да когда же, наконец, все покончится?»
Ноги у него болели. От пота и от грязи рубашка под пиджаком расползалась и на швах, и на «живых» местах… Давно немазанные сапоги ссохлись, загрубели и стали как деревянные…
По вечерам, когда японец и его спутник останавливались на отдых, останавливался и Семен.
Тогда к нему под защитой сумерек подползал Петька.
Они закусывали все тою же сушеной козой и провизией, захваченной Семеном в лодке вместе с факелами, и спали поочередно.
Сперва Петька, потом Семен, потом опять Петька.
Утром Семен оставлял Петьку на месте ночлега, а сам шел дальше.
Петьке он приказывал сниматься только тогда, когда он Петьке едва будет виден…
Так прошло два дня.
Наступил третий день.
Петька тащился, напрягая последние силы и мало заботясь о том, видит ли его проклятый цирюльник или не видит.
Раза два, проходя небольшим болотцем, где только что прошел Семен, он увидел следы его ног.
С каким-то ожесточением пошел он по этим следам, словно давил их своими ногами…
Слезы набегали на глаза от усталости, от сознания бесцельности всех их блужданий с Семеном, от досады и невольной злобы против Семена.
Может, правда, эти манзы пойдут к себе в Китай или Японию…
Что же, и им туда идти, что ль?
И вдруг его кто-то крепко схватил за ногу.
— Стой!..
Из осоки, густо засевшей по краю болота, поднялся Семен.
— Стой! — крикнул он сдавленным голосом, и вцепившись изо всех сил в Петькину ногу, так как Петька, не сообразив сразу, в чем дело, то же изо всех сил рвался в сторону.
— Это я… Чорт!
Петьке, наконец, перестал вырываться.
Семен заставил его сесть.
— Отдохни малость.
Он принес ему из болота воды в шапке и велел умыться и намочить голову.
Петьке стало лучше.
Он даже улыбнулся Семену.
— Что вы, дядя Семен, ругаетесь?
— Теперь легче?
— Легче…
— Ну и ладно!.. Гляди-ка вон туда.
И он протянул руку по направлению к горизонту…
— Вон-вон… видишь… белеется…
— Вижу.
— Это — фанза… Мне-то в трубу хорошо видно… Они туда нырнули… Я видел… И оттуда не выходили…
— Что ж нам теперь нужно делать? — спросил Петька.
— Ждать, — сказал Семен.
— Чего ждать?
— Ночи…
Петька кивнул головой.
— Будем ждать, — повторил Семен. — Долго ждали, теперь немного.
Можно было подумать, что он сожалеет, что больше уж, может-быть, не представится надобности вставать чуть свет, идти, все идти, выбирая не ту дорогу, которая нравится, а, по-звериному, ища место, где можно было бы устроиться так, чтоб тебя никто не видел.
— Значит, будем сидеть тут до вечера? — спросил Петька.
Семен мотнул головою снизу-вверх.
— Ну вот, для чего? Посидим тут маленько и пойдем потихоньку, чтоб как солнышко на покой, и мы уж, слава тебе Господи, сидим под забором…
Он внимательно поглядел на Петьку.
— Ты не боишься?
— Нет, — сказал Петька.
— Может, стрелять будут.
— А мы разве не будем?
— Ну, молодец!..
Семен поджал ноги по-турецки и стал набивать трубку.
— Дядя Семен!
— А?..
— А потом что мы с ними сделаем?
— Потом…
Он подумал немного…
— Потом, известное дело, сейчас руки за спину… Пожалуйте-с. По начальству доставим. Ха! Разве я не знаю. Прежде вон при батюшке городничие были, а теперь— областному начальнику…
Петьку начинало клонить в сон. Глаза слипались.