Долина здесь значительно расширялась. Потоки солнечного света лились на нее сверху. Река вдали в перспективе красных, желтых и коричневых падей сверкала и искрилась.
Семен махнул Петьке рукой. Потом, когда Петька подошел к нему, шепнул:
— Факелы захвати…
Петька сбегал за факелами.
— Теперь идем…
И он двинулся вперед, все также согнувшись, прячась за чахлый лозняк, попадавшийся на каждом шагу среди глыб камней, кочек торфяника и свалившихся с крутизны обрывов стволов деревьев.
Вслед за ним, в точности повторяя каждый его шаг, прыгал через кочки и камни его медведь…
Петька шел позади медведя.
Так в полном молчании подвигались они вдоль реки, друг за другом, не остановившись ни разу, не замедлив шага.
Прошло полчаса, час…
Солнце уж скрылось за деревья… Стало темнеть. Веяло сыростью.
Семен вдруг остановился и присел.
Тоже сделал и Петька.
— Должно, на ночлег стали, — шепнул ему Семен. — Слышь, Петька?..
Он повернулся и подпрыгал к Петьке на корточках, смешно выворачивая ноги.
— Мы так и пойдем за ними, — зашептал он; —может, у них тут еще где есть причал…
Беглецы, действительно, остановились на ночлег…
Но они не развели огня, вероятно, из опасения, чтобы огонь не привлек внимания погони…
Они, разумеется могли ожидать, что погоня будет… Им, конечно, не было известно, чем окончилась перестрелка Семена с их самоотверженными товарищами…
Но, вероятно, они рассчитывали, что Семен был один и также охотился в лесу, как охотился один из них, несчастная жертва. Несомненно, они слышали Васькин рев и должны были предположить, что их товарищ наткнулся на медведя, которого выслеживал какой-то русский.
А потом русский стал стрелять в побежавших на выручку…
Было мало вероятного, чтобы один погнался за двумя… Но они были осторожны…
По людям, сидящим у костра, так легко стрелять ночью…
Я не стану описывать всех трудностей пути, которые пришлось испытать Семёну и Петьке, и их косолапому спутнику в следующие пять-шесть дней.
Скажу только, что Семен ни на час не упускал из виду беглецов…
Он шел за ними по пятам.
Он не подходил к ним ни разу ближе четырехсот пятисот шагов, но всегда имел их на виду впереди себя.
В этом ему много помог его оптический прибор для стрельбы по дальним мишеням…
На шестой или седьмой день лес остался позади…
Вокруг шумело и волновалось травяное море…
Вот она степь… до самого горизонта…
Трава еще далеко не достигла полного роста и сверкала пышной яркой зеленью.
Только вдали она принимала голубоватый оттенок.
Зеленые волны перекатывались кругом… Издали навстречу плыли голубые волны.
Белые облака бежали по синему небу, и вместе с облаками скользили по земле их лёгкие тени, волнуясь на гребнях изумрудных волн…
Воздух был сырой и теплый.
От земли поднимались испарения; колыхалось и дрожало в горячей атмосфере над горизонтом трепетное марево…
В низинах кричали гагары, свистели чибисы, кулики.
Стройная косуля грациозно и легко, подняв острую мордочку и насторожив уши, пробиралась осторожно к озеру… Не колыхнется вода в озере… Озеро дремлет. Звенел ключ, скрытый в траве…
И казалось, зазвенит хрустальная гладь озера, если косуля коснется его ногой.
Кругом ни жилья, ни деревца…
Только на востоке на горизонте синеет лес…
XIX
Требовалось много ловкости, много уменья воспользоваться малейшими выгодами местности, чтобы идти по степи незамеченным по пятам двух людей, несомненно очень осторожных, очень отважных, проведших многие годы, полные опасных приключений и всяких случайностей в таежных дебрях.
Но Семен был травленный волк.
В степи он держался еще дальше от намеченной жертвы, чем в лесу.
Да здесь и не требовалось быть особенно близко к беглецам.
Степь не успела еще как следует зарасти травою. Трава не поднялась. Человека видно было за версту.
Петьку Семен оставлял обыкновенно позади себя версты на полторы, пробираясь один со своим медведем в густой траве, по буеракам, руслам, ручьев, мелким кустарникам, попадавшимся кое-где по степи в низких местах.
Иногда он забирал далеко в сторону, пускался в брод через мелкие озерца, через болота.
Но ни на минуту он не упускал из глаз беглецов.
Петьке издали он представлялся совсем маленькой точкой, и он шел за этой точкой, тоже, как Семен, переходя в брод речки и озерца, сворачивая в сторону там, где в сторону сворачивал Семен…
Он тоже ни на секунду не упускал из глаз Семена…
Иногда на него нападало отчаяние.
«Да когда же, наконец, все покончится?»
Ноги у него болели. От пота и от грязи рубашка под пиджаком расползалась и на швах, и на «живых» местах… Давно немазанные сапоги ссохлись, загрубели и стали как деревянные…
По вечерам, когда японец и его спутник останавливались на отдых, останавливался и Семен.
Тогда к нему под защитой сумерек подползал Петька.
Они закусывали все тою же сушеной козой и провизией, захваченной Семеном в лодке вместе с факелами, и спали поочередно.
Сперва Петька, потом Семен, потом опять Петька.
Утром Семен оставлял Петьку на месте ночлега, а сам шел дальше.
Петьке он приказывал сниматься только тогда, когда он Петьке едва будет виден…
Так прошло два дня.
Наступил третий день.
Петька тащился, напрягая последние силы и мало заботясь о том, видит ли его проклятый цирюльник или не видит.
Раза два, проходя небольшим болотцем, где только что прошел Семен, он увидел следы его ног.
С каким-то ожесточением пошел он по этим следам, словно давил их своими ногами…
Слезы набегали на глаза от усталости, от сознания бесцельности всех их блужданий с Семеном, от досады и невольной злобы против Семена.
Может, правда, эти манзы пойдут к себе в Китай или Японию…
Что же, и им туда идти, что ль?
И вдруг его кто-то крепко схватил за ногу.
— Стой!..
Из осоки, густо засевшей по краю болота, поднялся Семен.
— Стой! — крикнул он сдавленным голосом, и вцепившись изо всех сил в Петькину ногу, так как Петька, не сообразив сразу, в чем дело, то же изо всех сил рвался в сторону.
— Это я… Чорт!
Петьке, наконец, перестал вырываться.
Семен заставил его сесть.
— Отдохни малость.
Он принес ему из болота воды в шапке и велел умыться и намочить голову.
Петьке стало лучше.
Он даже улыбнулся Семену.
— Что вы, дядя Семен, ругаетесь?
— Теперь легче?
— Легче…
— Ну и ладно!.. Гляди-ка вон туда.
И он протянул руку по направлению к горизонту…
— Вон-вон… видишь… белеется…
— Вижу.
— Это — фанза… Мне-то в трубу хорошо видно… Они туда нырнули… Я видел… И оттуда не выходили…
— Что ж нам теперь нужно делать? — спросил Петька.
— Ждать, — сказал Семен.
— Чего ждать?
— Ночи…
Петька кивнул головой.
— Будем ждать, — повторил Семен. — Долго ждали, теперь немного.
Можно было подумать, что он сожалеет, что больше уж, может-быть, не представится надобности вставать чуть свет, идти, все идти, выбирая не ту дорогу, которая нравится, а, по-звериному, ища место, где можно было бы устроиться так, чтоб тебя никто не видел.
— Значит, будем сидеть тут до вечера? — спросил Петька.
Семен мотнул головою снизу-вверх.
— Ну вот, для чего? Посидим тут маленько и пойдем потихоньку, чтоб как солнышко на покой, и мы уж, слава тебе Господи, сидим под забором…
Он внимательно поглядел на Петьку.
— Ты не боишься?
— Нет, — сказал Петька.
— Может, стрелять будут.
— А мы разве не будем?
— Ну, молодец!..
Семен поджал ноги по-турецки и стал набивать трубку.
— Дядя Семен!