- А этот говорит что-то очень бурное, он будто перекрикивает всех, - улыбнулась Даша, разглядывая архитектора Кондратьева...
Но дети играть в пластилиновый город не стали. Двенадцатилетний Миша и Ника семи лет унеслись с коробками наверх и пропадали там дней восемь, или все десять, с перерывом на завтрак, обед, ужин и сон. Благо, что были длинные летние каникулы. Дети с восторгом расставляли дома, фонари, сервизы на столиках в садах, ползали на коленках, сверяясь с листками, на которых бабушка рисовала иногда свои планы. А потом стали ходить в мансарду всё реже.
- Вам надоел бабушкин город? - спросил как-то Никитин у сына.
Был июльский жаркий день. Гудели над шиповником пчёлы, в беседке - душно, но всё-таки хоть какая-то тень. На обед Даша решительно отказалась варить суп. "Жара такая, какой суп", - сказала она и настрогала окрошки. И правильно сделала. А яблочный пирог и холодный чай со смородиной улетели на ура. Как всегда впрочем. Яблочному пирогу ни жара, ни холод не помеха.
- Да нет... - начал было Миша, а потом замолчал и пожал плечами. И добавил: - Он как живой.
- Это да, у бабушки человечки как живые.
- Нет, - уклончиво ответил Миша, - я не про то.
- А про что? - вскинул брови Никитин.
- Приходишь, а они все на других местах. А сейчас... У них будто что-то случилось...
- В смысле?! - спросила с усталой улыбкой Даша.
- Ну тот, зелёный, самый длинный, он всегда улыбался. А теперь не улыбается.
Никитин откинулся на стуле.
- Смяли вы его наверное... Поправьте! Это ведь пластилин.
- Он не поправляется! - воскликнула Ника. - Я его поправила, а он опять.
- Ну-у, не знаю, надо посмотреть, как это он не поправляется, - рассмеялся Никитин, - давайте доедайте и на речку пойдём...
Вспомнилось про этот разговор только на следующий день, когда зачем-то зашёл в мамину комнату. Там всё было как при ней, тихо, уютно и грустно. Лишь стол, её любимое кресло и лампа были наверху, как и при ней в последнее время.
Никитин тут же решил заглянуть в мансарду и через минуту уже стоял посреди города, который собрали дети.
Три улицы - Ёлочная, Каменщиков и Философов - обозначены были на плане. Ещё две пока не собраны. Дома были размером с кошку, и в окна, в раскрытые кое-где шторы и портьеры, виднелась мебель и даже люстры висели на потолке.
"Надо же, даже люстры", - подумал Никитин, присев на корточки.
И вздрогнул. В доме рядом с ногой прикрылось окно. Наклонив голову, стал ждать. "Кто там? Мыши? Или кто ещё? Даже не придумаешь сразу, кто это может быть..."
- Ну раздавил фонарь ведь, сударь, как можно?! - раздался тихий голос за спиной. - Мы вас так ждали.
Никитин вскочил. А ему крикнули укоризненно:
- Стойте! Ради всего святого, стойте, Алексей Степанович!
Зелёный человечек стоял и махал руками.
- Чёрт... живой, что ли, - пробормотал Никитин. Наклонился и взял на руки.
Человечек, долговязый, зелёный и неуклюжий, встал и сложил руки на груди.
- Живой, - повторил Никитин.
- Так точно, - улыбнулся человечек и представился: - Дядя Степа.
- Никитин. Но как?! Мама знала, что вы...?!
- Знала!
- Знала, значит. И ничего не говорила.
- Думаю, она считала, что её примут за сумасшедшую, - рассмеялся Степан.
Никитин отметил искоса, что жители полезли из всех домов, закутков. Как тараканы.
- Как вас много, - растерянно оглянулся он вокруг.
Жители столпились и за спиной.
Зазвонил телефон в кармане. Никитин на цыпочках выбрался из толпы. Толпа торопливо разбегалась в разные стороны.
Пришлось ехать на работу, вызвал шеф.
Наверх удалось вернуться уже почти ночью. И то только потому, что не давали покоя слова сына: "У них будто что-то случилось".
В этот раз его никто не испугался. Лишь осторожно остановились, где кто был. Никитин предусмотрительно сел в мамино кресло - чтобы никого не раздавить. Отметил странного вида сборище на подоконнике. Один человечек, сидевший на краю поддона горшка с фиалкой, приподнялся, прижал руку к груди и раскланялся.
- Архитектор Кондратьев.
Никитин растерянно раскланялся тоже и сказал:
- Здравствуйте всем. Меня звать Алексей. Как у вас дела?
Человечек, державший старый саквояж у ноги, как верного пса, и даже поглаживавший его время от времени, быстро ответил:
- Все живы, здоровы. У Матвея каменщика расплющило немного кисть, а так всё хорошо.
"Ну да, расплющило и всё хорошо... Опять же, они ведь пластилиновые, может, у этого Матвея теперь проблемы с работой, а так всё ничего, что такого, не болит ведь. Немного неудобно - рука лопатой". Алексей чуть не рассмеялся, но под серьёзным взглядом человечка с саквояжем собрался и тоже стал по возможности серьёзным.
- И что? С Матвеем каменщиком? Вернее, с его рукой? Может, как-то поправить можно? Я раньше любил лепить из пластилина, - сказал вслух Никитин.
И разозлился сам на себя - "Они ведь думают, что живые, а ты - лепил раньше".