- Так некому ведь, - грустно улыбнулся до этого молчавший парень, сидевший на ветке живого дерева, которое, как считала мама, должно быть в каждой семье.
Никитин некоторое время разглядывал их. Оглянулся назад, понял, что уже никто не обращает на него внимания. И спросил у человека с саквояжем:
- Вы доктор?
- Да! Доктор Айболит.
- Очень приятно.
Получается, мама особенно не мучилась с именами. Раз доктор - значит, будешь Айболитом. Выяснилось, что двое других - архитектор и дрессировщик слонов, что они понимают, что они пластилиновые, но почему они живые, никто не знает, и хозяйка мира не знала.
- Но вы ведь тоже не знаете, почему живые! - ввернул язвительно архитектор Кондратьев. - Только делаете вид.
Никитин нелепо рассмеялся и замолчал. А что он мог сказать? В теории Дарвина он сам не очень верил. И про бога почему-то не хотелось сейчас говорить... Ну это ведь пластилиновые игрушки! Но ответа ждали, лицо доктора Айболита было с любопытством обращено к нему, и дрессировщик Меркульев даже вон привстал. Никитин быстро сказал:
- А на каком основании вы думаете, что мы не знаем?
- Так спорите же, - пожал плечами Кондратьев. - Значит, нет ясности в вопросе.
"Ну где... где он нахватался этого всего... ясности в вопросе, делаете вид... Радио? Или что у мамы могло быть включено. Да, она никогда телевизор-то не смотрела", - растерянно смотрел на Кондратьева Никитин. А Кондратьев сидел с видом, будто понимал, что ему не ответят. Стало неловко.
- Каждый отвечает на этот вопрос сам, - сказал он, злясь на себя, на нелепую ситуацию.
- Ну я и говорю, кто в лес, кто по дрова. Ну за себя хотя бы ответьте! - азартно вскочил архитектор Кондратьев.
"Кто в лес, кто по дрова... Мама всегда так говорила про Мишку с Никой", - усмехнулся Никитин и сказал:
- Я не верю, что мы произошли от обезьян.
- Хорошо! А почему? Самомнение? Не нравится глуповатый предок? Или всё-таки есть некоторые соображения?
- Самые простые, - вздохнул Никитин, - ещё ни одна обезьяна на нашем человеческом веку не стала человеком, если я ничего не путаю.
- И не должна, - подхватил архитектор, - вымерший вид, всего и делов!
"Фу-у, это я уже где-то слышал... - подумал Никитин, встав, - сам хорош, ведь знал, что на это отвечают!"
- Ну вы сейчас опять на своего конька сядете, Кондратьев, - поморщился Меркульев, - что нас слепили из пластилина.
- Да!
- А я вам скажу, - запальчиво возвысил голос дрессировщик слонов, - что до этого лепили, лепили из пластилина, и что-то ни одна тварь пластилиновая не ожила!
- Объявите же свою теорию! - язвительно крикнул Кондратьев. - Мы все в нетерпении!
- Я не знаю, - устало махнул рукой Меркульев, - не знаю, но что-то есть. То, чего нам не понять...
- О-о, эта мне многозначительность невежества, - воскликнул Кондратьев, и по его запалу чувствовалось, что он только входил в раж.
Никитин решительно сказал:
- Ну мне пора, к сожалению, завтра на работу. Спасибо, рад был познакомиться. А каменщика этого, Матвея, завтра попробую поправить, если вы будете не против?
Все замолчали. Никитин смотрел на доктора. Тот закивал радостно:
- Вот спасибо! У меня ведь просто силы не хватит и тепла, там, где Варвара Ильинична только пальчиком, ноготком, только дыханием одним, я вынужден чуть ли не кувалдой и паяльной лампой работать. Да-с, инструментарий хирурга порой сродни инструменту столяра, пилы, знаете ли! - рассмеялся Пётр Иваныч.
Никитин осторожно, с улыбкой, подержал двумя пальцами протянутые руки доктора, Кондратьева и Меркульева. И пошёл, как цапля, высоко поднимая ноги и стоя так, пока не становилось совершенно ясно, что никого внизу нет. Вдруг свет погас. Никитин обернулся у двери и покачал головой - лампа потушена. "Кондратьев выключил? Или доктор?"
На следующий день Никитин так и не попал в мансарду. Закрутился. И на следующий день тоже - обещал детям на дальнее озеро пойти, вернулись поздно, устали. Упали спать. Утром забежал наверх - взглянуть. Тихо, улицы пустынны. Достроена четвёртая улица, а дети не поднимались в эти дни в мансарду. Выходит, пластилиновый народ сам из коробок потихоньку дома разбирает. В углу, в тени, стояло странное сооружение. Озадаченно прикрыв за собой дверь, Никитин ушёл. Сооружение напомнило виселицу...
Вечером он опять пришёл в мансарду, глазами поискал сооружение, которое видел утром, или что-то похожее на него. Не нашёл. Было почему-то очень шумно и людно. Никитин не мог сделать и шагу, потому что бегали и суетились люди. Кричали, даже не кричали, они вопили. Стоял какой-то гвалт.
"Дерутся, что ли?" - подумал Никитин.
Пять или шесть человек сцепились плотным клубком. Мутузили друг друга и как-то очень жёстко. Мелькали белые пластмассовые ножи, которыми обычно режут пластилин. Тот, кого били, уже не сопротивлялся, закрывшись локтями и упав под ноги. Вокруг дерущихся образовалось пространство. Никитин в него шагнул. Схватил одного, перенёс подальше. Ещё одного - в другую сторону. Понял, что в руках осталась часть куртки. Никитин буркнул "извините" и ухватил третьего, который молотил кулаками особенно жестоко. Но тот вырвался и, подняв с пола пластмассовый нож, махнул им. Как шашкой. И голова лежавшего отскочила.