- Хм... Разберёмся... Мне бы услышать это пение.
Никитин покрутил в руках тележку. Кажется, готово. Он встал, попрощался.
Вечерние тени уже легли на улицы, а лампу ещё не зажигали. По улицам гуляли прохожие.
- Сегодня тепло, но совсем скоро осень, - еле слышно доносился голос маленькой старушки в спортивном костюме и с лыжными палками.
Она, шествуя скандинавской ходьбой, повернулась к другой старушке, которая торопливо семенила рядом и была в длинном платье, старинном капоре и с буклями.
- Да, за окном летят и летят жёлтые листья. Так всегда бывает перед холодами, - отвечала тихо-тихо та, что в капоре. И вдруг добавила ещё тише: - Вы знаете, я каждый раз думаю, а увижу ли я их снова. И не могу насмотреться. Пойдёмте на окно.
- Обязательно пойдёмте! - энергично ответила первая. - Доктор сказал, что проходить по тысяче шагов в день полезно для здоровья...
Никитин закрыл за собой дверь. В голове крутились слова старушки. "Увижу ли я их снова и не могу насмотреться. Вот так. Мороз по коже".
7. О стиральной доске и ночном певце
- Да, так и сказал: "Мечты должны быть реальными", - рассказывал, смеясь, Никитин уже ночью Даше.
Они сидели на крыльце. Выпала роса, пахло травой. Даша слушала, положив голову на плечо Никитину, обхватив руками его руку под локоть.
- Нет, правда, - сказала она, - пусть мальчишка мечтает о миллионе. Нет, это не очень реально, может быть, о двухстах тысячах... Нет, о ста пятидесяти. Тоскливо. Не будут ли депрессии в мире без депрессий?
- Будут. Вот есть пластилиновый мир, где люди не чувствуют боли, но нашёлся такой Коля, которому башку снесли за то, что ему жаль собаку. А Краюшкин - нет, ты не слышала его, как он про любимую выдал. Но откуда он знает, что такое любовь?! А этот младший сын практичного аптекаря Голубева... Он-то почему не в строчку мечтает, выбрал такой странный образ в мечты?! А эта Ассоль...
Даша встала и пошла по дорожке вглубь сада, загребая его кроссовками, которые были больше на четыре размера. Из леса полз туман. Даша сказала:
- Глупая Ассоль. Могла бы мечтать о... стиральной машине.
- О стиральной доске, она не знает о стиральной машине, - сказал, улыбнувшись, Никитин.
Даша потеряла его кроссовок и теперь ныряла ногой в него, стоя на одной ноге. Принялась вытрясать его, потому что набилась трава, стриженная, мелкая, после дневного покоса, сырая от росы.
- Да, о стиральной доске! - откликнулась Даша, слышно было, что она смеётся...
На следующий день, вечером, после работы, Никитин водрузил Тяпу на стол и оглянулся в поисках Николая, но он нигде не обнаружился. Зато философские посиделки были в разгаре.
- Тоскливо, тоскливо он поёт, Краюшкин, - махнул рукой Кондратьев, - в который раз говорю, мне не мерещится. Я слышу, как он поёт.
Опять архитектор заладил о своих голосах.
- Часто? Поёт часто? - спросил Никитин. - Прямо сейчас слышите этот голос?
- Да нет... - архитектор смутился, он привык, что его не воспринимали всерьёз, когда он заговаривал об этом. - Сейчас не поёт. Иногда. Я больше ничего похожего не слышал. Но я ведь мало что слышал!
- Ну хотя бы примерно, что напоминает? Женское пение, детское, мужское? Звук воды, сигнал машины... стук дождя по крыше? Не знаю, гудение двигателя... скрип... ход дворников по стеклу, ветер воет...
- Ветер воет! - воскликнул Кондратьев.
- Понятно, - сказал озадаченно Никитин. - Так, может, ветер и воет?
- Нет!
- Ну, я не знаю, кто может как ветер выть. Только волки. Но у нас точно нет волков! - рассмеялся Никитин. - А что Коржаков?
- В башне, - коротко ответил архитектор. - Приседает, марширует на месте.
Стало не по себе. Приседает... Башню они соорудили тогда же, из виселицы. Кондратьев и набросал чертёж.
- Где же вы учились? - удивился тогда Никитин, разглядывая раскатанный лист пластилина, на котором зубочисткой (зубочисткой! - повторил про себя) был нанесён добротный чертёж. Скорее эскиз. Но с указанием размеров.
Кондратьев показал книгу, которую Варвара Ильинична вручила ему, объявив, что он архитектор. Оказалась его, Алексея, любимая старая книга о средневековых замках. Она стояла на полу раскрытая, припёртая к стене, приткнутая маминой ониксовой статуэткой черепахи. Небольшая энциклопедия, похожая на толстенный блокнот. Там крепости описывались с рисунками, размерами, подробно. Башня и была средневековая обыкновенная, с основанием в две ладони и высотой в четыре ладони, а сама тюрьма располагалась на верхушке, где сидел бы дозорный.
- Приседает, значит. Энергичный этот Коржаков, - пробормотал Никитин.
Слово "энергичный" он не любил. Сразу представлялся некий атлет, от нечего делать передвигающий шкафы. Просто так. Вот заскучал он, и давай двигать шкаф. Ведь тошно должно быть этому Коржакову, а он приседает.
- И орёт время от времени, - добавил Кондратьев.
- Орёт? Что орёт?!
- Да так... Вдруг вопль раздаётся "А-а-а", длинный такой, не пойми что.
"А это уже хуже... Агрессия прёт? От бессилия или от безделья? Что я с ними со всеми буду делать? У одного голоса, другой в заточении приседает, марширует и орёт. Я не понимаю".