— Да, да, товарищ адмирал! — оживился Эванс. — И очень любопытны имена циклонов. Это «элефантас» на Малабарском берегу, «бахио» на Филиппинах, «вилли-вилли» в Австралии, «бычий глаз» на мысе Доброй Надежды, «хуракан» у народов Центральной Америки. А варианты названия тайфуна: «тифоенс», «тифон», «туфан», «тайфу», «тайфон»-уже давно навели на мысль о тесных связях древних народов, хотя их разделяли тысячи километров.
— Стоит только добавить, — сказал Родионов, — что к циклону неприложимы никакие абсолютные правила. Мне кажется, одно из самых глубоких и емких суждений, когда-либо произнесенных по поводу циклона, — высказывание участника первых полетов в сердце циклона, кстати, Эванс, вашего соотечественника: «Вы сейчас уже имеете представление о том, что это такое, но все будет совсем не таким, и каждый раз все это будет не так, как вы ждете, и вам никогда не удастся вспомнить точно, что же это было».
— Не привносите ли вы ненужные эмоции в определение весьма несовершенного предохранительного клапана природы? — с плохо скрытой досадой произнес старший офицер. — Это всего лишь торичеллева трубка планетарного масштаба. Тропики накапливают избыток тепла и не знают, как от него освободиться. Массы воздуха идут от экватора к полюсу и обратно. Вращение земли разводит их, появляется зона пониженного давления, которая требует заполнения. И возникает циклон. Затем давление в его центре еще понижается: по горизонтали — за счет центробежных сил при вращении масс воздуха, а по вертикали — за счет восходящих токов теплого воздуха при конденсации облаков. Вот, кажется, и все секреты его карусели.
— Что ж, Доннер, ваш рационализм весьма уместен, скрывая улыбку, проговорил адмирал. — Однако, знаете ли, воображение всегда открывает некие дополнительные и зачастую совершенно неожиданные перспективы. Наши метеоразведчики должны дать не только голые цифры — это делается автоматически, а свои впечатления, как бы расплывчато это ни звучало. Их выводы должны быть сформулированы не только на языке фактов, но и на языке образов.
— Товарищ адмирал, — сказал Эванс, — насколько я знаю, вы принимали участие в разработке первых ракет с электронным мозгом. Наверно, сейчас уже немногие помнят об истории их создания. Не могли бы вы рассказать об этом, пока метеоразведчик добирается до «глаза» циклона?
— Пожалуйста, товарищ адмирал!.. Это было бы очень интересно… Может быть, мы далеко не все берем от ракет…дружно подхватили офицеры.
— В самом деле, Иван Арсентьевич, — раздался из микрофона голос Делонга, — командирам постов весьма полезно вас послушать. Время еще есть.
— Ну, меня уговаривать не надо, — рассмеялся Родионов, невольно взглянув на микрофон.
— В те времена я был главным психологом метеофлота, медленно начал адмирал, собираясь с мыслями, — поэтому я, разумеется, имел прямое отношение к этой работе. Вы знаете, что появление электронно-вычислительных машин вызвало поток самых восторженных надежд и упований, далеко опередивших тогдашнюю технику. Лет сто пятьдесят назад один выдающийся астроном высказал твердое убеждение, что в будущем люди научатся на время сливаться с любыми достаточно сложными машинами и таким образом смогут не только управлять, но и становиться космическими кораблями, подводными лодками, телевизионной сетью. И это даст нечто гораздо большее, чем просто интеллектуальное удовлетворение. Он был уверен, что острота ощущений, которые можно испытать при вождении гоночного автомобиля или полете на самолете, всего лишь бледный призрак того волнения, которое познают праправнуки, когда сознание человека будет свободно перелетать по их воле от машины к машине, легко рассекая просторы моря, неба и космоса.
— Поразительно мощная фантазия! — вырвалось у Эванса.
— Да! — согласился адмирал. — Этот астроном, правда, был не только большим ученым, но и поэтом. А союз воображения и знания всегда необычайно плодотворен. Так вот, когда мы зондировали атмосферу обычными ракетами или аэростатами, мы получали лишь отдельные параметры. О целостной картине речи не возникало. Но овладение гравитационной энергией решило множество проблем. Транспорт, энергетика, связь, да тут всего и не перечислишь, — махнул рукой Родионов.
— Наконец совершился качественный скачок в развитии вычислительной техники и психологии. Кибермозг, способный управлять сложнейшими промышленными системами, оказывается, мог быть и незаменимым советчиком отдельного человека. Психология, особенно социальная психология, стали настолько могущественны, что пришлось разработать специальный кодекс чести и права. Весьма разумная мера предосторожности, так как, несмотря на все старания, иногда, словно чудовища из темных глубин, появляются люди с генетическими дефектами: патологическим стремлением к власти, которые во что бы то ни стало намерены спасти мир по своей, конечно же, безупречной системе. Старая мысль: и в безумии есть своя система. Этот кодекс практически исключил потенциальную опасность манипулирования волей людей. Гравитационная энергия, кибернетика, психология… Наши ракеты просто не могли не появиться. Но на первых порах осложнений было хоть отбавляй. — Он помолчал, и перед его пристальным взглядом словно стремительно пронеслись далекие дни. И командиры постов притихли, боясь его прервать.