«Мальчишку хочет из неё сделать...» – раздражённо шептали родственники. Свояченица синьора Артонези тоже заявила: «Послушай, со временем Эстер выйдет замуж, и это не принесёт ей никакой пользы. Ты своими руками лишаешь дочь счастья». Но тот лишь пожал плечами и велел ей больше интересоваться образованием собственных дочерей, редкостных вертихвосток.
Такую оригинальность и презрение к условностям (а заодно и к расходам, которые подобное поведение за собой влекло) синьор Артонези мог позволить себе лишь потому, что был несметно богат. Владелец огромных полей, засеянных пшеницей, ячменём и хмелем, он, в отличие от многих других местных землевладельцев, никогда не ограничивался положенной долей урожая арендаторов, а лично управлял и несколькими принадлежащими ему мельницами, которыми разрешал пользоваться всем другим окрестным фермерам, и единственной в нашем регионе крупной пивоварней. Дочь не раз сопровождала его во время инспекций.
– В один прекрасный день управляться со всем этим придётся тебе, – говорил он.
– Точнее, её мужу, – поправляла свояченица, тётка девушки по материнской линии. – Если, конечно, ты со своей экстравагантностью не оставишь её старой девой.
А это будет непросто, думала я, потому что синьорина Эстер Артонези была не только богатой наследницей, но и редкой красавицей. Её стройная, элегантная фигура поражала необычной изящностью движений, а милое, но при этом очень выразительное лицо заставляло забыть обо всем даже безразличных к женщинам грубиянов. За ней увивались многие кавалеры, но она с лёгкостью сдерживала их пыл, парой мягких, далёких от оскорбления фраз давая понять, что им стоит держаться подальше. Это было для меня ещё одним поводом восхищаться ею. Мужчины казались мне нелепыми, особенно когда пытались ухаживать за девушками: кое-какие действия и бессмысленные, приторно-сладкие фразы, уж поверьте, годятся только для оперных либретто.
Услышав, что синьорина Эстер влюбилась в маркиза Риццальдо, которого встретила в манеже, я не могла в это поверить, не говоря уже о том, что маркиз в свои тридцать казался мне глубоким стариком. Бабушка, однако, не нашла в происходящем ничего странного. Маркиз, как рассказала нам галантерейщица, у которой мы покупали иголки с нитками, был хоть и не так богат, как Артонези, но вполне состоятелен, а значит, точно не оказался бы очередным охотником за приданым. Кроме того, он носил знатный титул и происходил из древнего, весьма почтенного дворянского рода, единственным представителем которого стал после всё той же великой эпидемии, так что желание жениться, родить наследника, а, может, и создать большую семью, пока сам он ещё достаточно молод, казалось всем вполне логичным. Что до возраста невесты, то для моей бабушки и её знакомых в этом не было проблемы: сами они выходили замуж лет в шестнадцать.