– Так зачем же Вы убегали? – с укором повторил он. – Не окажись я в тот момент у окна, непременно бы Вас упустил...
– Нам нельзя... – начала было я, но он перебил:
– Нет, конечно, не упустил бы. Не дождавшись, я пришёл бы к Вам домой. Но сейчас я рад, что Вы решились и сделали шаг навстречу: не могу же я всю жизнь за Вами гоняться!
– Ничего, вот вернётесь в Турин, и гоняться за мной нужды не будет.
– Какое счастье, что мы наконец сможем поговорить! Я Вам столько должен сказать!
– Сочувствую вашей утрате, – едва слышно прошептала я, склонившись над чашкой. – И спасибо, что прислали доктора Риччи. Не обязательно было так...
– Приятно слышать, что девочка здорова. Но стоит ли сейчас об этом? Времени у нас мало, завтра мне придётся уехать, – он снова взял руку вместе с зажатой в ней ложкой и, снова поднеся к губам, поцеловал. А после, так и не выпустив, продолжил: – Не стану повторять, что намерения у меня самые серьёзные: Вы и сами должны были это понять. Я только хотел бы узнать Вас получше, пообщаться с Вами, да и Вам стоило бы узнать меня – разумеется, с позволения Вашей семьи. Чуть позже мне хотелось бы зайти и представиться им.
– Семьи у меня нет, – ответила я и тотчас же подумала о синьорине Эстер: наверное, я могла бы их познакомить и надеяться, что она меня поймёт. Но не сегодня – уж слишком быстро развивались события.
– Жаль это слышать, – вздохнул Гвидо, – но вот и ещё одна причина защищать и заботиться о Вас. Сейчас, как это ни печально, я должен уехать, но мы ведь сможем переписываться? Пообещайте ответить, когда я Вам напишу! Вот мой адрес в Турине. Обещаете?
Как же я была благодарна ему за эту уверенность, что я вообще умею писать! И, разумеется, пообещала, хотя и едва слышно, шёпотом.
– Боюсь, в ближайшее время я вернуться не смогу. Последний экзамен послезавтра, но защита диплома всего через четыре месяца, и профессор требует, чтобы я каждый день являлся на факультет. Зато потом буду совершенно свободен. Бабушка хочет, чтобы я жил с ней на виа Чезаре Баттисти, но я против, особенно после того, как она выставила Кирику. Хорошо ещё, у бедняжки было куда пойти: спасибо щедрости дяди Урбано, он был хорошим человеком. Нет, палаццо Дельсорбо не для меня. Бабушке много лет, она жила иначе. Постараюсь её уговорить. Не согласится – жить с ней не останусь. Честно говоря, я давно подумывал снять квартирку, но давайте решим, когда я вернусь.
– Квартирку? Нет, я... я не...
– Не стоит беспокоиться, я буду жить там один, пока Вы... пока Вы, узнав меня получше, не согласитесь стать моей женой.
Я снова разрыдалась. Слёзы капали в чашку с шоколадом, но взгляды прохожих, с неподдельным интересом глазевших на нас сквозь стекло, будто в театре или зоопарке, меня больше не волновали. В уголке рта белело пятнышко взбитых сливок, но Гвидо нежно коснулся моих губ лёгким, как взмах крыла бабочки, поцелуем, и оно исчезло.
Когда я вернулась домой, Ассунтина уже пришла из школы. Она сразу поняла, что я как-то неуловимо изменилась, что душа моя и всё моё существо стали иными. Я старалась не показывать радости, но сама будто попала в другой мир и бродила между небом и землёй, ничего не замечая, словно во сне или глупом романе. Случившееся утром между мной и Гвидо казалось лишь обманом чувств, плодом моих фантазий, ведь правдой это оказаться не могло. Но кольцо, которое он мне дал, было реальным, настоящим, и достаточно было поднести руку к груди, чтобы его коснуться. Гвидо надел это кольцо мне на палец за столиком в кафе: ему хотелось, чтобы я носила его на левой руке и могла показать любому как доказательство, как тонкий мост над разделявшей нас пропастью. Золотое, с двумя небольшими камешками, сапфиром и бриллиантом, оно досталось ему от матери: её подарок на конфирмацию, девчоночье украшение, ценное больше воспоминаниями, чем стоимостью, которая, однако, казалась мне, привыкшей едва сводить концы с концами, несоразмерно огромной. Сказать по правде, я испугалась, поскольку не готова была вот так, открыто, бросить вызов всему городу и его неписанным правилам. Причём бросить в одиночку, вдали от Гвидо. «Надену кольцо на палец, когда Вы вернётесь из Турина, – пообещала я. – А до тех пор буду держать у самого сердца», – и повесила на тонкую золотую цепочку, ещё бабушкину, которую не снимая носила на шее. Там, под сорочкой, скрытое от любопытных взглядов, оно будет в безопасности.
Наверное, заметь Ассунтина кольцо, она бы поняла, что моя внезапная эйфория вызвана вовсе не исполнением её самого заветного желания: уж очень ей хотелось верить, что я ходила в больницу.