Эти мысли пронеслись в голове практически одновременно, будто молния. А донна Лючиния всё смотрела на меня, ожидая ответа.
– Ну же? Тебе не кажется, что это прекрасное решение? И всем нам будет гораздо спокойнее.
«Вы мне отвратительны», – хотелось выпалить мне, да помешали застенчивость и бабушкино воспитание. Оставалось только повторить:
– Как я уже сказала, меня это не интересует. Доброго Вам вечера.
– Считаешь, у тебя есть выбор, глупая ты девчонка? Не понимаешь, что я могу тебя растоптать?
Не отвечая, я накинула шаль и бросилась к двери.
– Стой! Выслушай перед уходом, что я скажу.
Я замерла, вцепившись в дверную ручку.
– Значит, решила не принимать моё предложение мира, хочешь войны? Да что ты о себе возомнила?! Ты проиграешь и потеряешь всё. Разве не ясно, что я сильнее? У меня повсюду знакомства – в префектуре, в полиции, в суде. Именно эти люди заправляют в нашем городе. Так что будь осторожна: всего одно моё слово – и тебе конец!
– Я ни в чём не виновата.
– А это расскажешь полицейским, когда за тобой придут, потому что я объявлю тебя проституткой. Ты знала, что для этого довольно и анонимного доноса? Но зачем мне до этого опускаться? Я просто скажу, что ты несколько раз пыталась соблазнить моего племянника – и тому есть свидетели. А потом найду ещё мужчин, которые заявят, что ты приставала к ним на улице и делала им неприличные предложения...
– Неприличные предложения только что делали мне Вы, донна Лючиния! И Вам не стыдно?
– Молчи, негодная! Предложение было прекрасное, и у тебя ещё есть время его принять. Не хочешь? Что ж, малолетняя святоша! В таком случае тебе придётся объяснить, на что ты живёшь, откуда берёшь деньги и почему позволяешь себе всевозможную роскошь!
– Какую ещё роскошь? Все знают, что я зарабатываю честным трудом!
– Да уж конечно! Простая швея в платье из добротного английского сукна, живущая в отдельной квартире, ещё и с внебрачной дочерью, которая не работает, а, видите ли, учится в школе... Глядишь, и украшения кое-какие найдутся... Я смотрю, Гвидо забрал из сейфа материны драгоценности – интересно, куда он их дел? Впрочем, не будем терять время. Увидимся в полиции. Ты ведь законы знаешь? Придётся сперва пройти обследование: отказаться нельзя, не то сразу признают заразной и занесут в реестр. Уж с врачом из полиции нравов я точно договорюсь. Удивлюсь, если у тебя под юбкой не найдут парочки бубонов. Потом полицейский реестр, жёлтый билет, дом терпимости... А через пятнадцать дней тебя вместе с другими прошмандовками отправят в соседний город ублажать новых клиентов. Пара недель – и я от тебя избавлюсь. Племянничек, вернувшись, даже не поймёт, где тебя искать!
Я едва не задыхалась от возмущения – и одновременно поражалась, до чего вульгарны слова, которыми плюётся донна Лючиния. К слову сказать, я не поверила ни одной её угрозе. Она просто хотела меня напугать. Наверное, даже законов таких, о которых она упоминала, не существует. Да и потом, я ведь и вправду не сделала ничего плохого. «Не делай зла и ничего не бойся», – говорила бабушка. Так что я молча открыла дверь и вышла.
В прихожей меня встретила Ринучча: похоже, она подслушивала.
– Не сговорились? – поинтересовалась она. – Ну и зря. Теперь как пить дать поплатишься.
– Ты-то куда лезешь?
– Я, может, тебе добра желаю.
– Идите вы обе к чёрту, и ты, и твоя хозяйка! – выкрикнула я и, пробежав по коридору, выскочила через чёрный ход, захлопнув за собой дверь.
Оказавшись на улице, я поняла, что совсем раскисла. Не будь так поздно, непременно бросилась бы к синьорине Эстер выплакаться. Ладно, это подождёт до завтра. Шагая в сторону дома, я снова перебирала, одну за другой, все услышанные мною угрозы, как высказанные впрямую, так и только намёки, успокаивая себя, что они совершенно абсурдны, что в них попросту никто не поверит. Подумать только: Ассунтина – моя внебрачная дочь! Да ведь все знают, что её мать – моя соседка! Вот и учительница из школы засвидетельствует. А соседи вполне могут подтвердить, что вся лучшая моя одежда сделана из ношенных синьориной Эстер платьев и пальто, которые я распарывала и перешивала в более скромные, как это делала много лет назад ещё моя бабушка. Да и им, соседям, тоже кое-что доставалось за пару монет, если мне не было нужно.
Но всё-таки что-то внутри меня зудело, назойливое, как комариный писк, вызывавший в памяти другой случай, другое имя... Я только никак не могла вспомнить, какое именно, – слишком уж неясным, слишком смутным было воспоминание. Или это я после столь насыщенного событиями дня, слишком устала и запуталась, чтобы проследить эту связь.