Не будем касаться кирпичного сердца в портике на сализада дель Пиньятер. Попробуем сами. Книжный на улице убийц. Есть мост у греков, есть и у дьявола. Набережная честной женщины тоже есть, но очень маленькая и неинтересная. Ведьмы отвязывают ночью лодки и плывут в Александрию к Мелиссе и Жюстин. Люди создают город, потом город начинает создавать людей. Любовь так же.
Полоса окон между морем и небом. Вода вдали сливается с воздухом, город висит. Рисуя по небу карандашами колоколен. Сепией сепии. Плывущий городом строит его в себе.
РЕГЕНСБУРГ
И отделили они от себя своё стремление вверх и назвали богом. Может быть, кому-то и помогало, пока взрослели. А потом стало всё больше мешать. Но нечего и человеку вставать в центр, мнить себя царем людей или природы. Пусть место останется свободным, готовым принять, но не оставить, остающееся – мертво. Пусть сегодня город, живой город, город – король.
Дерево, высохнув, стало лицами, руками, костями домов. Выступая резным трюмо из стены над улицей. С дудочкой у окна. Складками платья и улыбкой вокруг балкона. Вверх, сужая окна, увеличивая их число. Теснясь этажами навстречу через улицу. Клиньями неба. Темной гладью деревянной двери среди ряби камня, собиравшего дождь и ветер. Башенками по диагоналям фронтона, за которыми ребро крыши. Круглый эркер на боку церкви, с широкими окнами дома. Но под ними узлы высоких причёсок и шлемы. Под ногами львы, и под башнями львы, над головами зонтики городов. Святого держит пучеглазый карлик, а рыцарь спокойно стоит на уступе, опираясь на щит. Вот он – город. Честный своим присутствием, своей полнотой. Как человек. Если и верить – человеку, городу, реке. Но это не вера, это доверие, к которому совсем другой путь.
Жилые живые берёгшие высотой башни серого камня, где почти нет различия между комнатой и лестницей – в семь и девять этажей, не увидеть с соседней улицы, так улица узка. Башня на ней вместе с домами, плечом к плечу. Но башня там, а они здесь. Вера – то, к чему человек обращается, когда не в силах с чем-то справиться сам, и в то же время предпочитает иллюзорное решение отсутствию решения. Не честнее ли – не сильнее ли – не плодотворнее ли для будущего – сказать себе, что решения нет?
Колодец устал, он готов поддерживать локти, но вода пусть пока побудет в другом месте. Устои моста, каменные корабли, режущие реку. Крестоносцы шли на Восток по чуть заметному горбу. Если ты купишь аметист, тебе подарят зуб древней акулы. Охранявшая башня – теперь жилой дом. Стена выпятила живот. Дом прорастает из дома. Если камень, собирая происходящее около него, не крошится, он чернеет. Где закончить рост окна, чтобы оно не пробило крышу? Вера – путь наименьшего сопротивления при формировании ценностей, следование готовым ответам вместо выработки решения в каждом конкретном случае на свою ответственность. Человек – где поиск. В ненадёжности. Где ничего не гарантировано – ни подсказка свыше, ни спасение (ни вечное, ни даже временное).
Тяжелой римской кладкой, годной для основания Колизея. Порта Претория, Кастра Регина. Но над ней – окно с цветами. Христианство помогало расти, когда женщина не считалась человеком, а человека-мужчину было позволительно убивать на арене цирка. Оно внесло долю в формирование индивидуализма – хотя бы через представление о личной ответственности человека перед богом. Но, способствуя взрослению, оно не согласилось с ним и не повзрослело само.
Остротой домов. Чешуёй черепиц и окон в пять рядов на скатах. Надгробные плиты, вставшие вертикально в стене. Худая бронза музыки. Кому так и тащить на спине колонну. Кому танцевать даже под тяжестью. Маленькими колоннами держать ширину окна. Окнам там, наверху, не нужно стекло. Ни к чему штукатурка, хватит плюща. Странная уверенность верующего в том, что вне веры невозможно никакое движение за сферу непосредственных материальных интересов. Нигде кроме, как в Моссельпроме. Человек идет к интересному или помогает близкому сам, независимо от ощущения над ним руки Верховного Поводыря. Возможно, без этой руки у него получится лучше.
Потолком в волнах. Листьями по каменным узлам оград. Осторожно открываясь узостью окон. Удивлённым оленем над входом. В доме тоже живёт путь вверх. Только различие окон и их несимметричная разбросанность по фасаду выдаёт древность. Или она чуть выглянет камнем из-под штукатурки. Если заранее известен объект веры и заранее предполагается, что он как-то всё устроит, какой здесь свободный поиск? А если всё устраивать и решать самому человеку (конечно, не одному, а с другими людьми, но без упрощающих отсылок вверх) – в кого эта вера, кроме тех, кто рядом? Пусть у Голиафа копьё в четыре этажа, Давид уже поднимает камень. Библия – интересный литературный памятник, вобравший в себя опыт не одной сотни людей. Но сколько можно пересказывать одно и то же?