Публика замерла в ожидании.
— Все свободны. Займите свои места!
Еще один щелчок неухоженных пальцев.
В полной растерянности, недоуменно переглядываясь, добровольцы потянулись к ступеням. Она позволила им одолеть ровно половину лестницы и, словно делая одолжение, спросила:
— Ничего не забыли?
Все как один резко обернулись.
— Это чье?
С кислой улыбкой, которая могла бы поспорить с самыми сухими винами, она лениво извлекла из кармана мужской бумажник. Из складок жакета достала еще один. Потом третий, четвертый, пятый… В общей сложности десять штук!
Она держала их между пальцами, как печенье для послушной собачонки.
Мужчины прищурились. Пробыв на сцене считанные минуты, к этим предметам они конечно же не имели никакого касательства. Фокусница ни перед кем не задерживалась. Это розыгрыш. Просто-напросто за выход на сцену можно получить новехонький бумажник — как сувенир!
Но на всякий случай волонтеры решили проверить сохранность своих вещей, и каждый из участников номера стал похож на изваяние, которое ищет невидимый глазу изъян в старом, наспех собранном каркасе. То один, то другой, раскрыв рот, сосредоточенно ощупывал пиджак и рылся в карманах брюк.
Все это время мисс Миг не обращала на своих добровольных помощников ни малейшего внимания. Она бесстрастно сортировала бумажники, словно ежедневную почту.
Именно в этот миг я и заметил того человека — он стоял на правом фланге, у края сцены. Я поднес к глазам бинокль. Пригляделся повнимательнее. Потом, для верности, еще раз.
— Надо же, — сказал я с напускной беспечностью. — Один из этих типов немного смахивает на меня.
— Который? — заинтересовалась жена.
Я протянул ей бинокль, по прежнему изображая равнодушие:
— Крайний справа.
— Скажешь тоже, смахивает. Да это вылитый ты! — заключила жена.
— Ну, можно и так сказать, — скромно согласился я.
Выглядел этот парень хоть куда. Но, по-видимому, неприлично вот так любоваться собой и выносить благосклонные суждения. Отчего-то у меня по спине пробежал холодок. Забрав у жены бинокль, я закивал, все более изумляясь такому сходству:
— Короткая стрижка. Очки в роговой оправе. Здоровый цвет лица. Голубые глаза…
— Прямо брат-близнец! — воскликнула жена.
Это отнюдь не звучало преувеличением. Но до чего же неуютно было сидеть в зале и одновременно видеть себя на сцене.
— Нет-нет, не может быть, — повторял я шепотом.
Однако то, что не укладывалось в голове, было открыто взгляду. Каково население земного шара? Два миллиарда? Примерно так. Но даже снежинки, и те всегда разные — двух одинаковых не найдешь! А тут, прямо передо мной, как вызов моему «я» и моему спокойствию, стоял слепок с той же самой модели, идеальный двойник.
Что мне было делать — верить или не верить, гордиться, бежать куда подальше? Ведь я узрел рассеянность Всевышнего.
— Нет, не припоминаю, — молвил Всевышний, — чтобы я уже создавал такое прежде.
В благоговейном трансе и душевном волнении я подумал: а ведь Всевышний ошибается.
На память пришли обрывки из читанных когда то книжек по психологии.
Наследственность. Окружающая среда.
— Смит! Джоунз! Хелстром!
Это мисс Миг проводила перекличку, как сержант перед строем, и возвращала похищенное.
Телесная оболочка достается нам от всех предшествующих поколений, подумал я. Это наследственность.
Но в то же время телесная оболочка — это окружающая среда, верно?
— Уинтерс!
На то она и окружающая среда, чтобы каждого из нас окружать. Тело и в самом деле окружает — тут тебе и озера, и башни из кости, и тучные закрома, и не паханые просторы души, разве не так? Неужели эта видимость, что мелькает в окнах-зеркалах — лицо у одного безмятежное, как снегопад, у другого бездонное, как горная пропасть, руки — два лебединых крыла или же пара воробьиных крылышек, ступни — у кого наковальни, у кого мотыльки, туловище — как мешок с мукой или как лесной папоротник — неужели все это, ежедневно наблюдаемое, не оставляет отпечатка в голове, не создает образ, не формирует ум и дух, словно податливую глину? Отчего же нет? Именно так оно и происходит!
— Бидвелл! Роджерс!
А что там поделывал незнакомец, угодивший в такую же, как у меня, телесную среду?
Мне захотелось вскочить с места и прокричать, как водилось в старину: «Что на часах?»
И чтобы он, словно городской глашатай, как две капли воды похожий на меня, прошествовал мимо и торжественно объявил: «На часах ровно девять, в городе все спокойно…»