Работает он неправдоподобно много. То в новом фильме, то, вдруг на телеэкране беседует о воспитании детей и своей искренностью, волнением буквально "выламывается" из "учебной передачи". То в программе "Время" в перерыве профсоюзной конференции к нему подбегает спешащая репортерша и он, морщась от усилий, говорит что-то, старательно избегая шаблонных фраз. То напротив, его голос звучит эпически – он читает по радио из "Тихого Дона". То совсем уж неожиданно сидит на скамейке Летнего сада в своей кожаной куртке и читает строфы "Онегина". Кожанкой подчеркивает, что читает "отсюда", не желает вписываться "туда", в пушкинское время. Читает с упругой простотой, но серьезность, ирония и печаль и легкость переходов от одной интонации к другой выдают его отличную школу. И внезапно осеняет мысль о странной юношеской мудрости Пушкина.
И нельзя предположить, в каком обличие предстанет он следующий раз. Одно лишь вне сомнения – где бы это не случилось, в фильме ли, в спектакле, он сделается доминирующим началом.
Свойство быть ц е н т р о м проявилось в нем еще во времена его артистической молодости. В кажущихся теперь наивными давних фильмах он все равно был душою сцены, эпизода, кадра, он создавал их атмосферу уже самим своим присутствием.
Сегодня он принадлежит к редким актерам импонирующим миллионам зрителей, актерам, которые составляют явление не только эстетическое, но и социологическое. Зрители видят в нем образец мужчины и человека. Он представительствует от нашей страны в клубе первых актеров мирового экрана, таких как Марлон Брандо, Род Стайгер, Берт Ланкастер, Дик Бартон или покойные Жан Габен и Спенсер Тресси. Мы склонны не замечать этого, поскольку в своем отечестве нет пророка. Но, право же, в этом утверждении нет преувеличения.
9.
...В один из последних дней осени я наугад включил телевизор. Шла передача из серии "Наша биография". Давали "Год 1947-й". Я машинально придвинул кресло. И в ту же секунду на экране возник он. Известно, дикторский текст остается дикторским текстом, как бы красочно не читали его драматические актеры. Тут первой же фразой он сжал мое сердце тревогой воспоминаний. С ульяновской неистовостью ворвался в то время и потому тем временем к нам, в осень 82-го. С преднамеренной жесткостью он разрушал наш стабильный уют.
Там, в сорок седьмом академик Бардин говорил о металлургии, необходимой разоренной стране. Выйдем на мировой уровень будем жить, нет прозябать! Своим напором, озлобленностью даже Ульянов делал зримой борьбу ученого в т о м времени. Его клокочущий подтекст был таков: видите, как трудно человеку, который смотрит вперед. Так сделайте же выводы, черт возьми!
Терентий Семенович Мальцев, мудрец из Шадринского колхоза, знающий землю как ученый, чующий ее как живое существо, Терентий Семенович Мальцев всю свою долгую крестьянскую жизнь выполнявший продовольственную программу, там, в т о м времени бился в тенетах "спущенных" сроков, рутины, чьей-то фанаберии. Мне вспомнилось как в пятидесятом, приехав на работу в областной центр Курган, я познакомился с ним. Теперь, через тридцать лет звучавшая в голосе артиста тревога придавливала меня к креслу.
Желание прожечь нас правдой прошедшего делало его голос вибрирующим инструментом истории. В нем звучала страсть к справедливости. Ульянов говорил так, словно перед ним был враг. Он утверждал бескорыстие и честность этих людей через неприятие всяческой тупости, трусости. В нем кипела ненависть к близорукой повседневности. Он был переполнен знанием того, как было п о т о м . Он знал ч т о мешало этих людям, клавшим жизнь, чтобы поднять, двинуть, наладить, дать.
Так была выстроена им эта роль, образец драматургии в обстоятельствах обычного информационного текста. Она развивалась в логике, энергией его выстраданного миропонимания.
Я смотрел на маленький экран и все пытался понять, что происходит, к какому искусству это относится, в каких терминах выражается. А он, исполненный гражданской страсти, нес чистоту помыслов, жадность к жизни и брезгливое отвращение к
З Л У
.
Актер, которого ждали...
Он появился неожиданно, но закономерно. Сложилось впечатление, что его поджидали. Так случается с актерами, воплотившими не только образ человека, но и черты времени. Кинематограф запечатлевает на пленке его облик, превращает в наглядность характеристические мотивы, стремления, надежды. И делает он это не только верно изображая материальную среду эпохи, но прежде всего через актера.
Вы никогда не задумывались, почему в фокус нашего зрительского внимания, в духовный обиход миллионов людей входит тот или иной актер? Почему, например, Николай Крючков, Борис Андреев, Владимир Дружников, Алексей Баталов в разное время становились как бы лидерами? Почему Любовь Орлова волновала зрительские сердца более, нежели другие современные ей актрисы? Почему, например, сегодня мы так хотим видеть на экране Олега Янковского?
В этот рад встал и Смоктуновский. Такого актера нельзя разобрать, как разбирают в школе фразу по членам предложения, внешность, творческий почерк, манера, персонажи. Нужно попытаться понять его связи со временем. Это сложнее биографии.
Какое же оно, время, сделавшее его одним из лидеров экрана, и сцены, какой тип актера являет он собой?
Вторая половина пятидесятых годов. Двадцатый съезд партии, могучий общественный подъем, важнейшие, определившие целую эпоху политические, государственные свершения. Научно-техническая революция, сделавшая знаменем дня интеллектуальную высоту в любой сфере человеческой деятельности.
В искусстве это время отличает пристальное вглядывание во внутренний мир человека, утверждение неповторимости, ценности каждого. Возрастает интерес художников к глубоким нравственным конфликтам. Он проявляется в прозе, поэзии, драме.
Кинематограф не остается в стороне. Как всегда, он отмечает перемены в общественной жизни выдвижением актера, в котором зрители видят черты идеала, весь облик которого, сам характер его игры, ее стиль соответствуют желаниям зрителей, порой даже неосознанным. Ведь зритель, когда говорит "мне нравится" или "мне не нравится" не обязан углубляться в причины своих оценок, симпатий или антипатий. Но если в течение длительного времени, десятков лет наблюдать и анализировать изменения и колебания зрительских настроений и вкусов нельзя не заметить, что они имеют общественный смысл, что они свидетельство перемен.