Получалось какое-то кричащее несоответствие между стилем эпохи и стилем жизни и интересов этих людей, укрывавшихся в эстетических проблемах от проблем социальных. Римский простолюдин, бежавший с Теренциевой комедии смотреть канатных плясунов или гладиаторов, может быть, по-своему был более прав, чем покровительствующие Теренцию эллинизирующие римские любомудры.
В самом деле, новоаттическая комедия Менандра, Аполлодора, Филемона возникала в эпоху политического омертвения классической Греции, когда ее торговые центры превращались в экономические захолустья, мелкая сплетня заменяла напряженную политическую борьбу и руководящим слоем греческих общин делались ленивые рабовладельческие рантье средней руки, жившие больше за счет славы своих великих предков.
Немудрено, что этот провинциализм экономической и политической жизни, бывший и результатом македонского завоевания и сдвига всех торговых артерий в область собственно эллинистической культуры, породил и свойственную ему литературу.
В частности, старая комедия Аристофана и его школы, которая, несмотря на весь консерватизм своего умонастроения, умела так живо отзываться на политическую злобу дня, стала не только невозможной в новых политических условиях, но, по всей вероятности, просто потеряла своих социальных заказчиков. Острота политической сатиры стала ненужной и непонятной. Уже послеаристофановская «средняя» комедия Антифана Алексида и Анаксандрида перешла от политических сюжетов к будничному бытовизму, сделав основными персонажами замкнутый круг бытовых типов и достигая комических эффектов путем создания внешне комических положений, органически не вытекавших из характеров действующих лиц или естественного хода пьесы.
Это перерождение комедийных сюжетов и приемов происходило еще на фоне политической самостоятельности Афин, когда афинская демократия, хотя и потеряла свою былую активность, но все же, в силу установившейся традиции, соблюдала демократический декорум. «Новая» комедия только сделала технические выводы из этого целеустремления «средней». Ее «типаж» получает научное обоснование в энциклопедических изысканиях Аристотеля и его школы.
В своем анализе трагедии Аристотель указал, что «характер — то, в чем проявляется решение людей, поэтому не выражают характера те речи, в которых не ясно, что известное лицо предпочитает или чего избегает; или такие, в которых совершенно не указывается, что предпочитает или чего избегает говорящий». Эти общие положения Аристотеля были развиты его учениками, главным образом Феофрастом, которые распределили доступных их наблюдению людей по известным категориям, получив своеобразную классификацию человеческих характеров.
Правда, новоаттическая комедия не удовольствовалась этой философской систематикой, но дополняла и совершенствовала каждый готовый тип художественной индивидуализацией. Тем не менее она все же была ограничена рамками социального типажа, содержание которого непосредственно давалось социальной средой.
Политическое убожество и моральное упадочничество последней ярко сказывалось в подборе основных персонажей нового комедийного творчества. Вокруг основного стержня новой комедии — мещанской, а иногда и слезливой романической интриги — группировались основные персонажи: снисходительный или строгий отец, сын-кутила или, наоборот, добродетельный, нежная супруга или верная своему чувству девушка, — хотя эти женские типы, как правило, очерчивались в более бледных тонах, чем мужские. Непременной принадлежностью комедийной интриги был хитрый и ловкий раб, обычно помогающий сыну своего господина достичь удовлетворения желания.
Этот несложный реквизит, представлявший собой как бы всю отвлеченную тематику комедийного сюжета, оттенялся, пожалуй, более выразительными привходящими жанровыми портретами. Откровенное признание Демосфена, что афинская законная жена служит только для деторождения, наложница — для удовлетворения, а гетера — для приятного времяпрепровождения, выразилось в том, что именно гетера была частым действующим лицом новоаттической комедии, притом более ярким, чем законные жены или переходившие в это звание скромные девушки. Саркастическое замечание Энгельса относительно афинской семьи, что нужно было сперва сделаться гетерой, чтобы стать женщиной, находит свое подтверждение в этом распределении комедийных красок и полутонов.