Итакийскому царю, для лучшего сохранения своего инкогнито, остается только проглотить издевательские слова жениха своей собственной жены и выразительно характеризовать социальную картину, получившуюся в результате возвышения ему подобных:
Этот процесс классообразования был основной причиной характернейшего признака греческой истории IX—VII вв. до н. э. — колонизации восточного Средиземноморья. В конце концов вся «Одиссея» представляет собой своеобразное новеллистическое и сказочное отражение этого формально основного процесса греческой истории. В одном случае этот процесс даже конкретизируется в эпосе. Как бы ни локализировать загадочную Схерию, остров счастливых феаков, ясно только одно: этот рассказ — может быть, древнейшее отражение колонизационного процесса. Когда-то феаки жили
Правда, киклопы, «дикий и буйный народ», представлялись гомеровскому человеку живым отрицанием всякой культуры, но, если отбросить эту полумифическую маску, перед нами довольно типическое образование древнегреческой колонии — «полиса».
Видоизменяется и устройство первобытной родовой демократии. Постоянным органом власти был совет, буле, по характеристике Энгельса, «состоявший из старейшин родов, позднее же, когда число их слишком возросло, из специально выбранных из их среды, что содействовало развитию и усилению аристократического элемента». Эта аристократизация буле довольно характерна в сценке созыва народного собрания на Итаке. По всей вероятности, старейшины, члены буле, занимали особые места в народном собрании. Когда там появился молодой Телемах,
Зажиточность и богатство вытесняют столь ценимый прежде старческий опыт.
Появляется уже и «первый зародыш будущего наследственного предводительства, или монархии»[5]. Именно — зародыш, так как Энгельс правильно протестует против частого отождествления гомеровского басилея с монархом. Гомеровский басилей представляет собой верховного вождя на войне, с присвоением также жреческих и судейских обязанностей. Поэтому-то Энгельс и замечает, что «басилей был военачальником, судьей и верховным жрецом; правительственной властью в позднейшем смысле он, следовательно, не обладал»[6]. У Гомера эта власть басилеев несколько ретушируется. Царь Алкиной,
Это, скорее всего, пышная фразеология и поэтическая лесть, хотя у ней, по всей вероятности, был свой социальный резонанс. Важнее другое — гомеровский лексикон очень определенен в эпитетах для басилеев и их приближенных, этой возникающей эвпатридской аристократии. Гомеровские басилей и их соратники — «жирные, тучные», а потому и «наилучшие». «Богатый», «добрый», «наилучший» на языке эпоса — почти что синонимы. Эта социальная синонимика находит себе наглядное выражение в автохарактеристике скрывающегося Одиссея:
Одиссею приходится разочароваться. «Богоравный свинопас», раб Эвмей ядовито замечает мнимому нищему:
И действительно, рабство, эта первая форма присвоения прибавочного продукта и эксплуатации человека человеком, гораздо яснее очерчивается в «Одиссее», чем в «Илиаде», и именно поэтому «Одиссея» отражает более прогрессивную фазу в становлении рабовладельческого общества, чем «Илиада». Это заметно уже на более отчетливых очертаниях, принятых характерным институтом древнегреческого общества — рабством. У царя феаков Алкиноя