Небезынтересным представляется и тот факт, что «Аттикианы», то есть издания Аттика, упоминаются в субскрипции двух кодексов Демосфена, B и F, в конце «Филиппик», где отмечается: «Выверено и исправлено по двум Аттикианам». Почему потребовались две «Аттикианы», можно объяснить — это могли быть издания разных времен, и сопоставление двух авторитетных копий позволяло получить не менее авторитетную третью.
Лукиан в уже упоминавшемся здесь сочинении «Против невежды» называет имя другого известного издателя — Каллина. Книги, выпущенные из его скриптория, отличались особой красотой отделки, тогда как издания Аттика славились точностью и тщательностью исполнения.
Разумеется, нельзя быть полностью уверенным, что Аттик, упоминаемый у Лукиана, и есть тот самый Тит Помпоний Аттик, который издавал Цицерона и был его другом. Но все же такое предположение следует считать весьма вероятным. Живший почти в одно время с Лукианом ритор Фронтин упоминает о сочинениях Квинта Энния, М. Порция Катона и Цицерона, изданных и выправленных Лампадионом, Стаберием, Аттиком и Непотом (epist., 7g, Ep. 20 Nab.). Общий контекст заставляет здесь предполагать именно Тита Помпония Аттика.
Для издания греческих книг Аттик мог пользоваться услугами Тиранниона, вольноотпущенника Цицерона. Этот Тираннион обладал солидными знаниями в области филологии — по свидетельству словаря Суды он оставил ряд сочинений, среди которых мы находим «гомеровскую диортозу» — работу, скорее всего, текстологического характера. Кроме того, ему принадлежала «Орфография», а также некоторые другие сочинения, названия которых говорят о его изысканиях, связанных с изучением текста древних авторов. Все это позволяет считать участие Тиранниона в издательской деятельности весьма вероятным. К тому же следует учесть и то, что учитель этого Тиранниона, известный римский грамматик Тираннион, издавал сочинения Аристотеля (Strabo, XIII, p. 608). Именно от него вольноотпущенник Цицерона и мог приобрести навыки издательской работы.
Сцену покупки книг в римской книжной лавке рисует нам Авл Геллий (N. A., V, 4, 1–3). «В праздник Сигилларий[211] сидели мы однажды в книжной лавке, я и поэт Юлий Павел, муж ученейший из всех, что на нашей памяти. Там были выставлены “Анналы” Фабия, прекрасные и подлинно древние книги. Хозяин лавки утверждал, что в них нет никаких ошибок. Однако какой-то грамматик из числа самых известных, привлеченный покупателем для просмотра покупаемых книг, заявил, что он нашел одну ошибку в книге. Напротив, либрарий готов был биться об заклад на любую сумму, если в книге отыщется хоть одна ошибка, в одной букве».
Живая сценка, нарисованная Авлом Геллием, представляет нам нравы античных библиофилов и одновременно свидетельствует о высоких требованиях, которые покупатель предъявлял к качеству книги. Мы видим, как для консультации привлекаются знатоки, ученые грамматики. Хозяин, естественно, бойко расхваливает свой товар, но это был товар особого рода, определить качество которого удавалось не каждому…
Читатель за чтением книги-свитка. С Помпейской фрески.
Книжную лавку Сосиев (по-видимому, братьев) упоминает Гораций в первой книге своих «Посланий» (Ep., I, 20). Указанное послание замыкает первую книгу и представляет собой своеобразное поэтическое послесловие, которое помещалось перед колофоном. Это послесловие содержит шутливые и даже несколько иронические упреки поэта в адрес своей книги, и одновременно прогноз по поводу ожидающей ее судьбы. При этом поэт пользуется случаем, чтобы представить себя читателю (все в той же шутливой форме), называя свой возраст — 44 года, исполнившиеся ему в год консульства Лепида и Лоллия (то есть в 21 г. до н. э.). Примерно около этого года и была издана первая книга «Посланий».
«Кажется, ты, моя книга, уже пристально смотришь в сторону Вертумна и Януса[212], отполированная пемзой Сосиев — разумеется, желая быть выставленной на продажу[213]. Ты возненавидела ключи и печати, которым рады стыдливые[214], и стонешь оттого, что тебя видят немногие. Зато ты хвалишь публичные места, хоть и воспитана ты по-другому. Так беги же туда, куда ты стремишься: вышедшей в свет тебе не будет возврата. “Что я, несчастная, сделала? Чего захотела?” — скажешь ты, когда тебя обидят. Ты сумеешь и свернуться, когда любитель, насытившись тобою, заскучает. Но если твой пророк не полностью безумен (от гнева, испытываемого к тебе, грешной), тебя будут ценить в Риме пока ты не состаришься. После, захватанная руками толпы, ты станешь грязной и молча будешь кормить собою ленивых червей — или же умчишься в Утику, или, связанная, будешь отослана в Илерду».