Подумав, Диди закинул обе руки за голову и обхватил пальцами трубу, чтобы она не касалась шланга и шеи. Затем начал двигаться ногами вперед дюйм за дюймом, перехватываясь руками по ракушкам, готовый изрезать ладони до костей, лишь бы отделаться от этой проклятой трубы. Бесконечно долго длилось это осторожное отступление.
Но вот руки Диди нащупали обломанный конец трубы – он свободен! Самое длинное подводное путешествие Диди составляло… десять футов. Не обращая внимания на порезы, он подобрал киноаппарат, прошел сквозь тоннель и снял призрачный кокпит в необычном освещении под изрытой штормом поверхностью моря. Закончив съемку, возвратился к лестнице маяка и высунул свою маску над соленой пеной. Набежавшая волна подсадила Диди на каменную ступеньку, и он побрел к маяку.
После этого случая мы взяли за правило никогда не погружаться в одиночку. Нырять только группами – закон для тех, кто работает в аквалангах.
Каждое затонувшее судно для ныряльщика как бы одушевленное существо со своими отличительными чертами. Каждое из них имеет свою историю, трагическую или комическую, волнующую или нелепую. Мы всегда стремились ознакомиться с жизнью судна до того, как оно очутилось на дне, и иногда нам удавалось открыть примечательные страницы в прошлом какой-нибудь дремлющей подводной развалины. Так было с «Дальтоном», буйным рождественским гулякой, так было с темпераментным авантюристом «Рамоном Мембру», испанским грузовым судном, лежавшим на дне близ порта Кавалер на Лазурном берегу.
Мы услышали эту историю в кавалерском кафе от одного седого крестьянина. Мы несколько дней охотились за этим человеком: он был свидетелем гибели «Рамона Мембру» в 1925 году.
– «Сижу это я на рассвете, – рассказывал он, – с удочкой на мысу Лардье. Вдруг поразительное зрелище: прямо на меня идет огромный корабль. Появление большого судна так близко от берега вообще вещь необычная, не говоря уже о том, чтобы столкнуться с ним носом к носу. Со страшным грохотом „Рамон Мембру“ врезается в скалы. С разгону даже выскакивает из воды. Нос оказывается на берегу, а корпус сминается, словно желе. Тут он и остался».
И двадцать лет спустя наш очевидец дрожал от волнения, вспоминая этот удивительный случай.
«Весь день испанцы грузили на шлюпки сундучки и чемоданы и свозили их на берег. Наконец таможенный офицер из Кавалера возмутился. Заявил, что если они не прекратят эту контрабанду, то он опечатает груз: пароход вез испанские сигары.
На следующий день появился морской буксир. Осторожно стащил судно за корму с камней, и – о чудо! – «Рамон Мембру» держится на плаву! Затем буксир подал трос к носу парохода – трос лопается!
А они все еще торчали у самого берега, и свежий ветерок снова понес пароход на камни. На буксире поняли, что тут надо спешить, и успели-таки закрепить другой трос. «Рамона» отвели в Кавалер.
А ночью вся деревня проснулась от тревоги: испанец загорелся на рейде! Все сигары вспыхнули ярким пламенем, «Рамон Мембру» пошел ко дну».
Мы обнаружили «Рамона» в нескольких сотнях ярдах от пристани, в мутноватой воде густоизумрудного цвета. Мы были удивлены, увидев судно водоизмещением в пять-шесть тысяч тонн. Люди, которые рассказывали нам о затонувших судах, были весьма склонны к преувеличениям, особенно же жители Южной Франции. Однако наш крестьянин, бывший моряк, сказал правду.
«Рамон Мембру» весь был покрыт водорослями, только нос и корма оставались незаросшими. Кругом него в песке образовалось нечто вроде рва. Нам ничего не удалось обнаружить внутри, даже обрывка от старой сигарной этикетки не нашлось. Зато мы встретили там гигантскую ставриду. Крупная рыба, величиной с человека, она родственна тунцу, однако стройнее и грациознее его. Ее еще ни разу не удавалось поймать ни на крючок, ни сетью. Нужно провести немало времени под водой, чтобы увидеть ставриду. Зато какое это красивое зрелище – большая серебристая рыбина, царственно скользящая в морском приволье. Они двигались гуськом над гладким дном совсем рядом с кораблем, словно следовали по привычному маршруту. Сегодня они торопились и нервничали, завтра беззаботно резвились. Однако момент их появления и исчезновения предсказать было невозможно. Они то пропадали на несколько дней, то опять появлялись, словно караван в пустыне.
…В районе Пор-Кро на дне моря лежал небольшой рыболовный траулер – чистый, новенький, с аккуратно сложенными на палубе сетями и бьющимися о доски пробковыми поплавками. Мы не стали осквернять маленькое судно, но сети подсказали нам одну идею: мы решили заснять движущийся по дну рыболовный трал. Никто еще не видел трал непосредственно в действии. Рыбаки, всю жизнь добывающие рыбу тралом, имеют лишь теоретическое представление о его действии. Нападешь на хорошее место – будешь с рыбой. Вот чуть ли и не все, что было известно о траловом лове.
Выбрав себе место над травянистым дном, я увидел приближающийся трос. На конце троса тащился ненасытный зев, ломая водоросли и внося переполох в мир хрупких жителей подводных прерий. Рыба разбегалась в стороны, словно кролики перед косарем. Огромный мешок трала проследовал мимо меня, раздуваемый водой. Примятая трава медленно поднималась. Я удивился, увидав, как много рыбы спасается от страшной пасти. Диди висел на тросе головой вниз и запечатлевал на кинопленку разверстую пасть дракона, чтобы наглядно показать, сколько рыбы благополучно спасается и сколько вреда наносится подводному пастбищу.
Нам приходилось видеть и большие сетевые заграждения, преграждавшие путь подводным лодкам. Проход в заграждении охранял морской буксир «Полифем». Престарелое судно было поставлено сторожить дверь, подобно парижскому консьержу. На ночь «Полифем» закрывал проход, бросая в нем якорь, и засыпал так с ключом в руках. Буксир покачивался там на волнах и в ночь на 27 ноября 1942 года, когда в Тулоне взрывался флот, «Полифем» покончил с собой и пошел ко дну, по-прежнему привязанный к сети.
Мы навестили его год спустя. Он лежал на глубине шестидесяти футов в удивительно чистой воде, а верхушка его грот-мачты находилась всего в четырех футах от поверхности моря. У нас закружилась голова, когда мы поглядели вниз на буксир через маску. Совершенно чистый сто пятидесятифутовый корпус, повисшие в пространстве мачты и ванты – ничто не говорило о разрушении. Легкий крен на штирборт только усиливал впечатление полной сохранности. Ни одна травинка не успела вырасти на буксире, только нежный зеленый пушок, который даже не закрыл краску.
Внутри судна было совершенно пусто. Команда сняла все с величайшей дотошностью, прежде чем открыть кингстоны.
На картах бухты Йера можно увидеть маленький кружочек с надписью «Epave» – скромная надгробная эпитафия над испанским судном «Феррандо» водоизмещением в шесть тысяч тонн, затонувшим пятьдесят лет назад. Место его гибели точно обозначено на карте, однако найти судно по такому знаку не так-то просто. Один местный житель доставил нас на шлюпке до места, соответствующего кружочку на карте, но затем вдруг начал колебаться. «Я не совсем уверен, – сказал он. – Где-то здесь…» В пятистах ярдах от нас подпрыгивал на волнах заякоренный плавучий буй. Наш проводник никогда ранее не видел его. «Возможно, рыбаки пометили место, где потеряли сеть», – произнес он в раздумье.
Дюма нырнул вдоль якорного троса этого буя и обнаружил могилу «Феррандо». От судна остался один скелет, покрытый множеством обрывков сетей. «Феррандо» лежал на левом борту, и остатки палубы торчали, словно изрешеченная снарядами артиллерийская мишень.
Дюма пробрался в главный грузовой трюм. Там было темно и просторно, как в соборе. Сквозь отверстия в корпусе проникал внутрь слабый свет, а в одном месте зияла огромная дыра, проделанная водолазами, которые много лет назад обобрали «Феррандо».
Дюма проплыл через всю среднюю часть судна и нашел на проникшем внутрь песке четыре китайских блюда с черными прожилками. Кругом виднелись нагромождения серо-зеленого камня, уродливые, словно в бредовом видении. Диди подобрал один камень и разбил его ударом о переборку. Камень рассыпался черными блестящими осколками – это был битуминозный уголь из груза «Феррандо», покрывшийся серым налетом за пятьдесят лет пребывания, в море.