Под дверью библиотеки желтела полоска света.
— Юля, можно?
Юля сидела, положив ногу на ногу, держа сигарету между пальцами. Каждый вечер, проводив читателей, она курила вот так на дорожку, одна в полутемном зале.
— Володя?… Сигаретку?
— Ага. Спасибо.
— Курите-курите. Я оставлю форточку приоткрытой… Какая мерзкая погода на улице! Холод…
— Холод, — согласился Володя. — Юля, вы знаете Надежду Андреевну?
— Высокая шатенка, да? Мне говорили, что у нее не приятности с какой-то работой… Значительная женщина!.. Так, значит, Надежда Андреевна открыла, что мы можем посетить своих прабабушек? — удивлялась Юля.
— Теоретически возможность путешествий в прошлое доказана математикой еще в конце двадцатого века. Но речь идет не о практическом пикнике, а лишь в принципе…
— Все равно, Володя, это потрясающе! Я никогда не слышала… Но в чем же тогда открытие Надежды Андреевны?
— В правилах движения. Допустим, вы решили быть гостьей на свадьбе Наполеона и Жозефины…
— Наполеон мне несимпатичен, — грустно вздохнула Юля, — он, в общем-то, не был верен друзьям.
— Да? Но, предположим, вы все-таки побывали на его свадьбе. И забыли там свое кольцо. Вот это. Получить его обратно было бы трудно: Надежда Андреевна показала в своих уравнениях, что нельзя посетить одно и то же время дважды.
Юля вытянула палец с большим голубоватым камнем в тонких золотых лепестках, произнесла со вздохом:
— Жаль. А то мы могли бы всю жизнь возвращаться в дни, когда были счастливы.
— Это невозможно.
— Что ж. Этого и следовало ожидать… Но свое кольцо я бы все-таки вернула. Я очень люблю его: его подарил друг… В первый раз я побывала у них в день свадьбы, да? А за кольцом я явилась бы к следующему воскресенью. И с вашей математикой все было бы в порядке,
— Нет. Надежда Андреевна показала, что нельзя появиться даже близко к тому времени, которое уже посетил. Это названо дискретностью времени…
— Дис-крет-ность? Знакомое слово. Означает, как будто, прерывистость. Да? Но если нельзя через неделю, то через сколько же можно?
— Вычислить абсолютно точно пока не удалось. Но приблизительно вы могли бы потребовать у Жозефины свое кольцо спустя двадцать пять лет с того времени, как вы его потеряли.
— Вы не помните, сколько прожила Жозефина? — задумалась Юля. — Но за двадцать пять лет она все равно бы меня забыла. И потом, у нее было за это время столько горя, что я сочла бы просто бестактным… Ну нет, кольцо надо забрать сразу! Ведь если это нельзя мне, я могла бы попросить кого-то другого? Например вас, Володя?…
— Если я не сопровождал вас на свадьбу. Тогда ваш запрет ко мне не относится. И я буду счастлив выполнить ваше поручение.
— Я вам очень признательна! — серьезно кивнула Юля, стряхивая пепел длинным розовым ногтем. — Все это очень любопытно, Володя. Но как это связано с неприятностями… Надежды Андреевны?
— Статья, которую я вчера у вас взял… Американцы пишут нам, что выводы Нади о дискретности неверны. Что допущена ошибка в расчете.
В зале было полутемно и тихо.
— Давайте еще по сигаретке, — предложила Юля.
…Холодно на улице не было. Шел мелкий ноябрьский дождь. И можно было шагать, ступая в черноту, спрятаться за летящие капли.
— Володя! — окликнули его сзади.
Меньше всего ему хотелось кого-нибудь встретить.
— Володя!
Он ускорил шаги.
— Володька же!
Он свернул за угол.
— Володька! Черт! Стой!
— Ну стою, — сказал он.
Это был Пашка Носик. Он учился с Володей на одном курсе. И он был чемпионом курса по бегу на короткие дистанции.
— Помни, что я — твой чемпион! — сказал он теперь. — Ну? Что у вас там с Надеждой? Выкладывай!
— Интимные подробности не касаются даже чемпионов, Паша.
— Интимные? Ах ты скотина!
— А ты пошляк. Узкий пошляк — кандидат Носик. Я же все-таки ее начлаб. А это уж интим от математики. Понял?
— Ни черта.
— Математик Носик, как вам удалось получить ваш диплом?
— Сам удивляюсь, — признался Пашка. — А как вы с Надеждой добились внимания американской прессы?
— За личные заслуги.
— Вы сможете дать опровержение?
— Пока неясно.
— Начальство уже выразило вам свое восхищение?
Володя пожал плечами.
— Ничего, за этим дело не станет, — успокоил Пашка. — Так вот, если вам нужен подручный кандидат… Или вам вдруг понадобится машинное время для вычислений…
— Что ты, Паша? У нас в институте свой вычислительный и…
— Еще бы! — сказал Пашка. — Еще бы! Но вы просто запомните, сэр, что если вдруг как-то понадобится…
Теперь был одиннадцатый час ночи, Володя стоял рядом с Надей и знал уже, что — опровержения они дать не смогут, что в работе есть ошибка…
«Но почему она так легко сдалась? — возмутился Володя. — Она не смеет так все бросить. Пашка прав, сделаем новый расчет, будем бороться. Даже если дирекция будет против…»
— Наверное, я не вернусь к математике, — сказала Надя.
«Размазня! — думал Володя. — Нужно доказать. Нужно драться… Впрочем, с кем драться? С кем, раз это действительно ошибка?… А это ошибка, раз она так все бросает».
Надя стояла, глядя в окно, опершись плечом о стену. «Многие ученые допускали ошибки, — думал Володя, — но никто не знает, как они об этом забывали… И забывали ли об этом их ближние?»
— Я хочууйти из лаборатории, — сообщила Надя. «Так, — решил Володя. — С самого начала было ясно, что год для такой работы-подозрительно мало. А у нее не было даже года. Было фактически месяцев семь: я сам отрывал ее на срочные заказы. Я отрывал… Но все равно, если работа не закончена, ученый не должен публиковать результат. Особенно такой результат. Она обязана была сама отказаться…»
— Я уйду, — обещала Надя.
«Ее работа — это была сенсация, можно сказать, почти слава. И вот теперь… Как она могла решиться на публикацию? И как я мог подписать? И ведь знал, что год на такую работу — мало…»
— Я подам заявление об уходе.
«Правильно. Она уйдет из лаборатории, из института. И все со временем забудется: Она должна уйти из института, потому что ведь действительно есть ошибка…»
— Мне опротивела математика…
«…Там все-таки есть ошибка. А это значит, что дискретности времени не существует… Мы вычисляли эту дискретность — двадцать пять лет. Мы говорили: никто не может посетить одно и то же время дважды. Мы уверяли: двигаясь из нашего 2023 года в прошлое, вы попадете сразу не ближе 1998-го, из него перепрыгнете в 1973-й, оттуда в 48-й, потом в 23-й… А захотите двигаться в будущее, так попадете в 2048-й. Интервалы эти можно увеличить, а уменьшить нельзя — дискретность! Но, выходит, дискретности нет. Это ошибка…»
— Мне опротивела математика, — еще раз сказала Надя. — Я уйду…
— И что будешь делать? Выйдешь замуж за марсианина?
В общем-то это было неблагородно, так шутить. Володя понял это прежде, чем успел закрыть рот. Но он не мог себе представить ничего такого, из-за чего потерял бы к математике острый интерес.
Надя смотрела в окно на крыши.
«А ты, оказывается, подонок, — обратился к себе Володя. — Извинись, подонок!»
— Он не марсианин, — задумчиво сказала Надя. — Он историк. И потом, знаешь, он не может на мне жениться.
— Что???
Она занималась своей дискретностью и сидела в институте до ночи. Во всяком случае, он Думал, что сидела. И она еще брала работу домой… Он не был у нее дома около трех лет, он представлял себе, как она сидит здесь за столом, заваленным графиками.
У нее было очень белое ухо. И прикушенный угол губы.
— Это еще кто такой? — выдавил Володя неожиданно хрипло.
Ресницы ее шевельнулись.
Когда она была на втором курсе, он рассчитал ей контрольную по сопромату. Он считал, а она сидела рядом, и ресница ее упала на стеклышко логарифмической линейки…
Теперь она смотрела в окна на крыши. Задумчивый мир крыш, плоскогорья, разорванные пропастью двора, замкнутые горными хребтами труб.
— Он приходил к тебе сюда?
— Я ходила к нему сама. И вообще — я все сама… — ответила Надя.