Сумасшедшие водяные потоки стремились меня смыть.
По лакированным тротуарам, по лужам расползались кое-где радужные пленки. Из дождя навстречу мне вышли девушка и парень в совершенно промокшей одежде.
Платье девушки и легкий костюм парня облепили их стройные фигуры, они шли, держась за руки, счастливо смеясь дождю, шли босиком, нарочно выбирая более глубокие ручейки и лужи. Обувь они несли в руках. Потом я увидел еще людей, их было удивительно много. Никто не прятался, все были рады дождю. Внезапно над головой сверкнула молния, и где-то недалеко загрохотало. Дождь, как будто ждавший сигнала небесного барабана, хлынул сильнее. Я почти побежал, но, завернув за угол, остановился в удивлении.
Прямо посреди огромной лужи орда мальчишек и девчонок семи-восьми лет исполняла какой-то странный, дикий танец.
пели маленькие дикари, мокрые и счастливые, из-под их ног поднимались фонтаны воды, а через водяную завесу сияли бездумным детским счастьем глаза. Рядом бегали не очень испуганные воспитатели и уговаривали их покинуть лужу. Я не дождался благополучного окончания инцидента и коротким рывком проскочил до улицы Пикк.
Она была уже там. Точнее, она шла мне навстречу, посреди улицы, медленно и почти величественно. Ее светлые волосы стали темными от воды, тяжелое платье намокло, и огрубевшая ткань крупными складками обнимала тело. Она была очень естественна между камней средневековой улицы, и крупные звенья вычурного ожерелья, кольцо я тяжелые серьги делали ее еще более похожей на суровую и яркую скульптуру католического храма.
Она показала мне рукой на парадную дома, и я поспешил спрятаться под старинным арочным входом. Внутри подъезда была дверь, и я вошел в нее. В маленьком вестибюле было тихо, только сквозь резную решетку шумел дождь. Здесь он звучал скучно и монотонно.
— Давай спрячемся здесь! — неожиданно совсем рядом со мной раздался голос Джованни. — Я совсем промок! До нитки! Далеко же я назначил свидание!
Похоже, она нарочно привела его сюда.
— Мне сегодня приснился странный сон. — Опять его голос. — Увидел дождь с громом и молниями, и тебя со мной в маленьком доме.
— Ну и что? — Ее голос звучал без напряжения. — И мы с тобой ругаемся из-за дождя. Ты хочешь погулять под ливлем, а я смотрю по телевизору фильм из жизни мифических амазонок. Подумай, нелепость какая! — Мне стало неуютно в своем убежище, я вдруг почувствовал, что на мне мокрая одежда.
— И чем эта семейная сцена окончилась? — Ее голос наконец задрожал. Но он этого не заметил.
— А ничем. Грянул гром, я обернулся, а тебя в комнате уже нет.
— Досмотрел ты телевизор? — Голос, звучал насмешливо.
— Нет, проснулся на самом интересном месте!
— Жаль.
— Ага… Послушай, Лина, тебе понравился мой дождь?
— Да. Только не было грома и молний.
— Были. Два раза.
— Один. Но все равно спасибо.
— Благодарностью ты не отделаешься!
— Перестань! Не надо, Джованни!
— Глупо; Надо любить, пока мы молоды!
— А я не хочу… только потому, что мы молоды. Не надо!
— Ладно, не буду… Как мне влетит за этот ливень в городе! Ты себе не представляешь!
— Беги, кончи дождь. Я получила, что хотела!
— Правда? Тогда я действительно побегу. Мне и так не сносить головы. Честно говоря, я пожалел, что сделал все это! Я сильно вымок и боюсь простудиться. Ох и влетит мне! — Последняя фраза доносилась уже с улицы.
И ни слова о любви! Ни одной интонации!
— Ты здесь, Альберт? — спросил ее голос.
— Здесь. — Я вышел из своего укрытия. — Зачем ты сделала меня свидетелем?
— Не знаю. — Она была очень печальна, кажется, плакала. — Альберт, уведи меня отсюда!
Мы вышли под дождь. Она брела рядом совершенно поникшая, и я боялся заглянуть ей в лицо. Внезапно над головой раздался знакомый звук шлепка. Дождь прекратился и стало не светлее, а почему-то темнее. Было слышно, как бежит вода по улицам. Люди разбегались по домам, как и я, осознав, что они мокрые. Праздник кончился.
Дома я велел ей залезть в ванну и согреться. Потом дал алкоголя. Она вяло выполнила все, что я велел. Через некоторое время «Вана Таллин» ее все-таки оживил.
— Альберт, это крушение, — Она сидела в кресле, завернувшись в мой махровый халат.
— Почему? — Хотя я почти понимал почему.
— А просто… — Она опять заплакала, видимо, обдумывая фразу. — Просто он может сделать дождь, хотя сам предпочитает сухую и солнечную погоду.
— Так, может быть, это тоже неплохо!
— Может быть. Но я-то хотела быть любимой!.. Алек меня убил, ненавидя и любя! Теперь я могу его понять. И… пожалуй… простить! Да, знаешь, простить!
— Это верно, Джованни не способен убить.
— Я бы не хотела, чтобы меня еще раз убили. Но прожить жизнь с Джованни я тоже не хочу! Ни любви, ни ненависти. — печально сказала она. — Облик!
Она вышла из комнаты и вернулась, переодетая в свое платье.
— Альберт, спасибо тебе за все! — В ответ на мою мимику она отрицательно покачала головой. — Нет, спасибо тебе! Я сейчас уезжаю. И пожалуйста, сделай так, чтобы он меня не искал, хорошо?
Я кивнул.
— Я простила Алека, Альберт… Не провожай меня!
Она ушла. Я сел в своей комнате, не включая света, и выпил рюмку чего-то горького. Верхняя часть окна светилась молочно-голубым.
Разные мысли беспорядочной толпой бродили в голове.
Мне стало очень жаль его. Очень. Он стоял перед открытой сокровищницей Аладдина и не видел ее, не мог из нее ничего взять. И немного, совсем немножко жаль ее. Хотя я был уверен, что скоро, наверное, совсем скоро, кто-нибудь ее полюбит.
Георгий Бальдыш
Я убил смерть
Мальчишка присел на корточки и пустил с ладони кораблик. Кораблик скользнул, подхваченный мутным и сильным потоком ручья, крутнулся и, выпрямившись, полетел, неся на грот-мачте парус из кленового листа.
Мальчишка бежал вдоль ручья. Кораблик тыкался о камни, вставал на дыбы, юлил, но упорно плыл, иногда скрываясь за поворотом. Мальчишка не заметил, как оказался на окраине парка, где ручей скатывался в пруд.
Кораблик кувырнулся и застрял в ряске.
Теперь не оставалось ничего другого, как расстрелять его камнями. Недолет, перелет… бах! Кораблик нырнул под воду и опять качался как ни в чем не бывало.
И тут мальчишка увидел такое, что заставило его забыть обо всем. Слева, в кольце бетонного акведука, протаранившего железнодорожную насыпь, появился голый человек. Мужчина некоторое время стоял, пригнувшись и высунув голову. Огляделся вокруг. Нерешительно вышел из трубы. Ступая по камням, отдергивал ноги. Тело его было чуть зеленоватым. И даже почти прозрачным, как студень. Оно странно вытягивалось и изменялось. Мальчишка поправил косо сидящие на длинном носу очки. Взъерошил волосы. Но все было так же. Ему стало страшно.
Человек двигался прямо на него. И, кажется, его нe видел. Наконец в его студенистых глазах мелькнуло что-то осмысленное.
— Э-э, мальчик!
Тело мужчины быстро теряло прозрачность, уплотнялось, становилось розовым, волосы его темнели. В глазах четко проступала зеленоватая радужка. Казалось, человек проявляется на солнце, как снимок, опущенный в ванночку. Болезненно прикрывая рукой глаза от солнца, он спросил: