— А по-твоему?
— Мне трудно в это поверить. Зачем было нести лишние потери роди захвата одного человека? Что он мог им дать, если по числу убитых, оставшихся на месте боя, они видели, что отряд почти целиком уничтожен? Какие ценные сведения они могли получить от Михайлова? Игра явно не стоила свеч. Не дураки же они в конце концов! К тому же Михайлову удалось вторично бежать из плена. Это уже вовсе странно. Не в обычае фашистов оставлять в живых партизана, нанесшего им тяжелые потери и попавшего в их руки.
— Когда он попал в плен в первый раз, они его также пощадили, — заметил Круглов.
— Да. А мы знаем, что партизан, как правило, вешали.
— Дальше!
— Видимо, именно Михайлов был почему-то очень им нужен. По известным нам фактам можно заключить, что командир карателей узнал, кто остался прикрывать отход отряда…
— Например, рассмотрел его в бинокль.
— Возможно и это.
— А что еще?
— Не знаю. Так или иначе Михайлова узнали и опять-таки почему-то должны были схватить живым. Командир карателей от кого-то получил такой приказ. И выполнял его, не считаясь с потерями.
— Что же дальше?
Чуть насмешливая улыбка полковника показала Афонину, что его ответ уже не нужен. Но он счел себя обязанным ответить, раз начальник спрашивает:
— Дальше, если мы хотим сами быть логичными, возможен единственный вывод. Всё это настолько неправдоподобно, что не может быть правдой.
— Кто же лжет?
— Конечно, не Нестеров и не Лозовой.
— Ты считаешь их обоих неспособными к логическим выводам?
— Отнюдь нет. Но со стороны всегда виднее. Оба говорили мне, что весь отряд «влюбился» в Михайлова. И они сами были «влюблены» в него. Вот поэтому-то они и не заметили очевидных неувязок.
— Несмотря на то что многий факты, в их же изложении, говорят не в пользу Михайлова?
— Да, несмотря на это. Только бывший педагог и секретарь райкома комсомола (им был до войны Лозовой), люди глубоко гражданские, могли так легко поверить, что немцы не сумели в течение почти тридцати минут справиться с одним человеком при наличии у них минометов и артиллерии.
— А как же с двумя другими случаями, когда Михайлов оставался прикрывать отход и успешно справлялся с задачей?
— К сожалению, я не догадался спросить, сколько времени выполнял он эти задачи.
— Значит, инсценировка, так я тебя понял?
— Выходит, так.
Полковник с минуту размышлял.
— По существу мне возразить нечего, — сказал он. — Хотя твоя версия кажется мне ошибочной. Я не буду напоминать о том, что Михаилов искал смерти. Ты это и сам хорошо помнишь. Но твое восклицание в самом начале нашего разговора «прекрасно!», видимо, следует понимать так, что дальнейшее следствие надо передать в Госбезопасность?
— Да!
— А к чему оно, если Михайлов мертв? — На этот раз полковник посмотрел на Афонина, не скрывая насмешки. — Не является ли эта весьма остроумная версия результатом твоего стремления избавиться от этого дела?
Афонина передернуло. Круглов не подал вида, что заметил.
— Я прекрасно понимаю, что мое предположение, — Афонин не сказал «версия», — шатко и можно найти веские возражения. Но иначе я не могу объяснить историю боя Михайлова с батальоном карателей.
— На мой вопрос ты не ответил, — констатировал Круглов. — Госбезопасность откажется от расследования, раз объект мертв.
— Если он мертв, — как бы поправил полковника Афонин.
— То есть как это «если»? Нестеров узнал Михайлова по фотографии.
— Фотография, снятая с мертвого… Похожие люди встречаются более часто, чем принято думать.
— Ты это серьезно, Олег Григорьевич?
— За это говорят факты, — уклончиво ответил капитан.
— Отсутствие фотографий и бумаг?
— Именно.
— Кто был человек, застрелившийся в гостинице?
Афонин молча пожал плечами.
В кабинете снова наступило молчание. На этот раз оно было продолжительным.
Полковник Круглов задумался, явно ошеломленный неожиданным поворотом дела. Афонин тоже думал — о том, что построенное нм здание предположений и догадок воздвигнуто на песке. Один толчок — и всё рухнет, как карточный домик. А таким толчком станет всё тот же неопровержимый довод — поведение Михайлова в партизанских боях, с очевидностью доказывающее ненависть к оккупантам, безумную смелость и полное пренебрежение к собственной жизни. Никакой вражеский агент не мог вести себя подобным образом, тем более агент, ценный для немцев. Это ни с чем несообразно. А ведь это было так. Особенностей характера и мышления Лозового немцы знать никак не могли. Психологический трюк? Как будто единственное объяснение. Но такой трюк чрезмерно рискован и, как сказал Круглову сам же Афонин, только случайно увенчался успехом, на что гестапо не могло рассчитывать. А с другой стороны, всё, буквально всё говорит за связь Михайлова с немцами. Вот и разберись в этой путанице.
Афонину казалось, что выдвинутая им версия единственно возможная, чтобы как-то объяснить все эти противоречия. Но и тут было одно, весьма существенное «но», ускользнувшее пока что от внимания полковника Круглова. Это «но» заключалось в телефонном звонке Михайлова Лозовому. Как бы ни был человек, приехавший в Москву под именем Михайлова, похож на него, он не мог надеяться обмануть Лозового, который, конечно, хорошо помнил настоящего Михайлова. Возможно, конечно, что звонок был только уловкой, а на самом деле этот человек и не думал встречаться с Лозовым лицом к лицу. Всё это так, но версия всё же не могла объяснить главного — поведения Михайлова в отряде. Этот пункт по-прежнему оставался загадочным.
Полковник неожиданно хлопнул ладонью по столу. Афонин вздрогнул.
— Вот так! — сказал Круглой. — Согласен я с тобой, Олег Григорьевич, или не согласен, твое предположение нельзя оставить без внимания. Мы свяжемся с Госбезопасностью и проконсультируемся с ними. Если это верно и человек, приехавший под именем Михайлова, был убит, чтобы обеспечить настоящему Михайлову свободу действий, то это дело перейдет к ним. Но нам надо сделать всё, что в наших силах, в частности доказать факт убийства, а не самоубийства. Зайди в наш научно-технический отдел. Они сами, кстати, просили прислать тебя к ним. Нужен отпечаток твоего сапога.
— Это зачем?
— А затем, что ты не выполнил моего приказа как следует. Не осмотрел пол в номере гостиницы. (Афонин вспыхнул, только сейчас вспомнив, что имел такое намерение, но почему-то забыл о нем. «Непростительно!» — подумал он.) Мы сделали это за тебя, — продолжал Круглов. — Обнаружены свежие следы шести человек. Четыре установлены: это сам Михайлов, наш врач, лейтенант Петровский, бывший там с тобой, и директор гостиницы. Нужно разобраться в оставшихся двух. Когда вошел шестой человек? До вас или после?
— Я сейчас же зайду, — порывисто поднялся Афонин. — Сам не понимаю, как это могло со мной случиться.
— Куда зайдешь? — полковник говорил добродушно, видимо не сердясь на Афонина. — Посмотри на часы. Вижу, что тебя вышибло из седла это дело. Садись! Твоя задача: завтра утром посетить Добронравова. Узнай у него: первое — при каких обстоятельствах Михайлов появился у него в отряде, в каком виде он был, что говорил о бегстве из плена. Второе — за что Добронравов представил его к награде. Только как можно подробнее. И ему тоже покажи фотографию. Но не говори сам, кто изображен на снимке.