В кладовой мы обнаружили три окорока, два черствых, но вполне еще съедобных хлеба, несколько банок варенья, фунтов десять сахару, четыре круга колбасы, две дюжины пива в тяжелых картонных коробках, несколько жестяных коробок с бисквитами, ящик отличного коньяку, несколько банок табаку, вдоволь спичек. Мы напились из-под крана, из которого почему-то еще текла вода, и вернулись в столовую за скатертью, чтобы упаковать в нее все это бесплатно доставшееся нам чужое добро. Это было настолько увлекательно - бесплатно брать все, что тебе угодно, что я на время даже забыл о своих тяжких размышлениях.
Для удобства мы взяли две скатерти. Со скатертями в руках мы заглянули в то, что осталось от магазина: четыре стены и голубое небо вместо потолка. На полу поблескивали еще не успевшие высохнуть дождевые лужи. В лужах плавали пожелтевшие листья с деревьев, поломанные стволы которых уныло торчали по обе стороны входа в бывший магазин. В полувыдвинутом ящике кассы денег не было, но вдоволь валялось разбухших от дождя счетов и записок с лиловыми разводами дешевых чернил. Зато на полках товар был почти не тронут сыростью. Я взял себе три записные книжки (родные сестры той, в которой я сейчас веду свои записи! У меня страсть к хорошим записным книжкам.), несколько карандашей и библию, библию, которой мне так не хватало и без которой я во время моей колониальной службы не отправлялся ни на одну операцию, даже если она лично мне не грозила никакой опасностью. Упаковав все это в скатерти, мы положили узлы на стол и стали советоваться, как поднять их к нам в корзину. Но мы явно недооценивали сообразительность марсиан. Только мы несколько отошли от стола, как щупальце схватило один за другим оба громадных узла и перенесло их в корзину со сноровкой бывалого грузчика.
В это время Майкл О'Флаган, в котором его ирландское бунтовщическое нутро рождало одну безумную идею за другой, стал совать мне в руки увесистые продолговатые коробки. Я глянул на их наклейки, и меня чуть не хватил удар: это были коробки с охотничьим порохом!
– В крайнем случае, - возбужденно шептал мне О'Флаган, - мы уничтожим хоть одну марсианскую боевую машину!.. Ну, берите же!.. - Он настолько обезумел, что даже не счел нужным прибавить «сэр». Берите!.. И я захвачу коробки четыре… Эти вурдалаки не знают, что в этих коробках, а когда поймут, уже будет поздно…
– Я вам приказываю немедленно положить порох на место! - крикнул я этому осатаневшему молокососу. - У меня семья, дети, и я не тороплюсь на тот свет!..
О'Флаган от злости покраснел до самых корней рыжих волос, но то, что еще осталось в нем от дисциплинированного солдата, заставило его выполнить мое приказание.
От волнения у меня пересохло в горле. Я раскупорил бутылку содовой и налил себе стакан.
Сколько это потребовало времени? Минуту, не более. Но за это время проклятый ирландец успел схватить из витрины охотничью двустволку и зарядить ее.
– Бегите! - крикнул он мне, стреляя в упор в дежурное щупальце. Бегите через кухню и спрячьтесь в саду!.. А я постараюсь пока задержать это чудище!.. Да здравствует Ирландия!..
Никогда еще я не был так близок к смерти.
Это было просто наитием с моей стороны. Я схватил недопитую бутылку и изо всей силы ударил ею по голове этого идиота. О'Флаган рухнул на пол без чувств (головой в лужу, которая сразу покраснела от крови), и это спасло мне жизнь. Имей я глупость броситься бежать, меня бы без труда поймали и… Бр-р-р! Даже страшно подумать…
Я уже имел случай писать об удивительной сообразительности марсиан. На этот раз они поняли, что О'Флаган хотел организовать наш побег, а я не согласился. Они это отлично поняли. Полагаю, что в конечном счете и О'Флаган уразумел бы, что я действовал в интересах нас обоих, но, к сожалению, пути наши сразу и бесповоротно разошлись. То самое щупальце, в которое он столь легкомысленно и бесполезно выпустил заряд, как ни в чем не бывало подхватило обеспамятевшего солдата и зашвырнуло его в мрачную глубину чуть приоткрывшегося цилиндра. Пока крышка стала сама по себе завинчиваться, я услышал донесшееся из цилиндра довольное уханье марсиан, и у меня мороз пошел по коже. Потом то же щупальце мягко охватило меня под мышки и бережно (!!!) подняло в корзину, где и оставило, наедине с теперь уже только для меня одного предназначенными двумя узлами…
Надо будет все-таки поэкономней расходовать продукты и напитки. Бог знает, сколько дней и ночей мне предстоит еще провести в этой ужасной корзине, пока до меня дойдет очередь.
А вдруг меня минет чаша сия? Господи, помоги мне ради моей бедной жены, ради моих невинных детей!
Четверг, 25 июня.
Прошлой ночью я не сомкнул глаз.
Утром, лишь только достаточно рассвело, я начертил на листке бумаги «Пифагоровы штаны» и поднес бумагу к самому иллюминатору. В цилиндре заметили, что я хочу привлечь внимание. Пучок света, на сей раз, к счастью, безвредного, осветил мой незамысловатый чертеж, и одна за другой несколько пар больших, чудовищно спокойных глаз показались по ту сторону иллюминатора.
Мой расчет был очень прост: мыслящие существа, дошедшие до такой высокой степени цивилизации, как марсиане, не могут обойтись без геометрии. Геометрия всюду одинакова. Увидев мой чертеж, марсиане поймут, что имеют дело с мыслящим существом и что это мыслящее существо хочет с ними вступить в контакт.
Удостоверившись, что все они ознакомились с моим первым чертежом, я предложил их вниманию второй. Это была грубо нарисованная, но достаточно ясная схема солнечной системы. Кружочки, изображавшие Землю и Марс, я перечеркнул крестиками. Перечеркивая Землю, я на всякий случай ткнул пальцем в грудь, а перечеркивая Марс, показал пальцем на цилиндр. Потом я постарался изобразить вокруг Сатурна кольцо и держал эту бумажку, прижав к стеклу иллюминатора, пока марсиане не ушли в глубь цилиндра.
Тогда я, совершенно обессилевший от нервного напряжения, присел на дно корзины. Выпитая натощак бутылка коньяку дала себя знать, и я не заметил, как уснул…
Проснулся я оттого, что ярдах в двухстах от меня разорвался снаряд. Потом еще два. Несколько осколков прогудело где-то высоко над моей головой. Почти одновременно с этими тремя взрывами, не причинившими марсианам никакого вреда, в отдалении раздался грохот, от которого листва на деревьях под нами зашелестела, как при ураганном ветре, и от теплового луча марсиан взлетела на воздух батарея, укрывшаяся за восточной окраиной городка. Кажется, это был Уэйбридж. А может быть, Шеппертон. Было очень трудно разобраться: дым, пламя, зыбкие коричневые стены пыли от рушившихся зданий. Все более или менее приметные ориентиры, были начисто сметены с лица земли…
На этот раз пленных (если людей, взятых для такой цели, можно называть пленными) взяли в свои корзины марсиане с других боевых машин. Но значит ли это, что меня не хотят беспокоить, что меня как-то выделяют из массы других пленных?.. А что, если меня решили оставить в живых? Просто так, из благодарности?.. А может быть, меня оставили и оставят в живых не столько из благодарности (вряд ли они настолько сентиментальны), сколько в знак доверия? А если в знак особого доверия, то чего они от меня ждут?.. Как мне отблагодарить марсиан за то, что они мне доверяют?
Погруженный в размышления, я долго не обращал внимания на местность, по которой неторопливо продвигались боевые машины.
Я был уверен почему-то, что мы возвращаемся в пустошь. И вдруг я поднял глаза и увидел, что мы передвигаемся в прямо противоположном направлении. Вскоре меня охватило странное чувство: меня томило какое-то неопределенное воспоминание. Я готов был поклясться, что совсем недавно был уже в этих местах, хотя - и это было так же несомненно - ни разу не видел их сверху. И вспомнил: в отдалении, вон за тем леском, и за тем, и вон за этой кучкой домиков, тонувших в сочной зелени садов, и во-о-он за теми высокими каменными изгородями расположились огневые позиции полка, которым командует мой друг полковник Кокс. Ну, конечно, я еще помог ему выбрать для его гаубиц ложбинку справа от железнодорожной станции…