Крэл кивнул. Молча. Болтовня юркого мастера отвлекала от постоянно беспокоившей мысли: как найти Ваматра.
– Спасибо. Если я сниму еще и у висков, это вам пойдет. Высокий чистый лоб, значит, боковая линия должна быть строгой. Тогда лицо станет еще привлекательней. Мы, как и поэты, как музыканты, преображаем людей. Соприкосновение с искусством омолаживает душу. Бритва не беспокоит? Позвольте оставить у висков пониже. Спасибо. Искусство - это волшебство, и, если хочешь быть волшебником, будь искусным.
"Сказать ему, чтобы замолчал? Неудобно - пожилой человек… А Нолану, пожалуй, известно, где находится лаборатория Ваматра. Не поверил. Знает о моей болезни и не решился. Может быть, выжидает? Но ведь время идет, идет, а он уже не молод… И все же у него иной счет времени. А мне ждать нельзя… Новое обострение, опять клиники…"
– Случается, я не узнаю клиента. Садился в кресло один человек, а встает совсем другой. И это не только внешне. Человек стал красивее и, конечно, радуется. А радость - о как ее недостает нам! - радость дают поэты, музыканты и… Особенно музыканты. Мне не по средствам посещать хорошие концерты. Можно компресс? Спасибо. А теперь я и вовсе не хожу. После того, как услышал скрипача в кабачке Марандини…
Крэл вырвался из-под компресса.
– Горячо? Боже мой, да ведь я так могу испортить всю работу! У вас бледное лицо, и я хотел…
– Оставьте компресс в покое. Что вы сказали о скрипаче? - Крэл сдернул покрывало и повернулся к парикмахеру. - Расскажите о нем.
– Ах, какой скрипач! Я слушал его только один раз. Один-единственный раз мне довелось испытать ни с чем не сравнимое блаженство. Я готов продать все свои бритвы, только бы снова повторилось то, что было тогда. У Марандини. Странно, итальянец - а они все любят музыку - и так обошелся со скрипачом. Публика, видите ли, не поняла маэстро, забросала помидорами, и Марандини, боясь потерять своих постоянных посетителей, не стал приглашать его. Дьявольская музыка. Ничего не может быть сильнее.
– Где найти этого скрипача, как его увидеть?
– Вы тоже хотите послушать? Боюсь вас разочаровать. Он не всем может прийтись по душе. Впрочем, как знать, вы, кажется, способны чувствовать тонко, обостренно… И вместе с тем послушать его… Нет, не знаю. Разыскать? Он исчез. Больше не появляется у Марандини.
– А как найти кабачок, вы знаете?
– Ну разумеется. Я ведь живу в Родеге. Это не самый комфортабельный район столицы, должен признаться, но что поделаешь, заработки теперь не те.
Крэл записал адрес, щедро расплатился с мастером и поспешил уйти.
К Марандини он попал только вечером. В сутолоке, в чаду, в табачном дыму он едва разглядел итальянца, ловко действовавшего за стойкой. Гам, разноголосица, ругань. Дышать стало, совсем трудно, и Крэл понял, что поговорить с Марандини спокойно, не спеша, не рискуя насторожить его, в этот день не удастся.
Из подвала он выбрался на свежий воздух и медленно побрел вверх к площади Олинор. Как точно все описал Нолан. Здесь и в самом деле граница, последний рубеж. Площадь залита светом, сияют рекламы, снуют автомобили тех марок, которые никогда не сворачивают в мрачные переулки Родега. Чувство облегчения, как только остались позади подозрительные трущобы, и тут же мысль о собственной слабости. Надо быть сильнее, а то окажется прав Нолан… Может быть, спуститься еще раз, подождать, пока разойдутся завсегдатаи и, улучив момент, заговорить с угрюмым, похоже, свирепым итальянцем? Нет, пожалуй, лучше потом, утром…
Утром в кабачке было тихо, пусто. Тяжкий ночной дух так и не выветрился, но дышалось немного легче, чем накануне вечером, а главное, не было пьяной толпы, которую Крэл не переносил. Он рассчитывал даже в ранний час застать в кабачке посетителей, устроиться за дальним столиком, незаметно понаблюдать за хозяином, и потом уже решить, с чего начать. Однако посетителей в подвальчике не было.
Марандини, теперь он не казался таким свирепым, играл в шахматы. Доска лежала на высокой стойке. Итальянец сделал ход белыми, не спеша обошел стойку и взялся за черную ладью.
– Я бы пошел не так, - заметил Крэл.
Марандини, даже не взглянул на советчика, оставил черную фигуру, молча побрел вокруг стойки и склонился над полем белых.
– Ну!
Кабатчик был неразговорчив и партию у Крэла, считавшегося сильным шахматистом, выиграл запросто. В двух следующих кабатчику пришлось потруднее, но и они не принесли успеха Крэлу. Убирая шахматы, хозяин бросил:
– Продолжим завтра.
– Собственно, я не собирался…
– Когда такие вот, - Марандини глянул исподлобья на Крэла, - забредают сюда, то это неспроста.
– Ничего особенного, Марандини, я только хотел спросить у вас о скрипаче, который как-то играл здесь.
– Много их у меня перебывало.
– Тот, о ком я спрашиваю, говорят, играл так, что забыть его невозможно.
– А, понимаю, о ком вы. Значит, хотите разыскать?
– Да.
– Месть? Женщина?
Крэл поморщился. Простой вопрос о скрипаче осложнялся. Неужели Марандини знает о Ваматре не только как о музыканте?
– Впрочем, это ваше дело, - так и не дождался ответа кабатчик, - однако учтите, у Марандини ни один шпик еще ничего не выведал о людях, которые здесь едят, пьют или играют на любом инструменте. Понятно? Ну а скрипач…
– Расскажите о нем! - попросил Крэл.
– Единственное, что никогда не подводило нас, итальянцев, это любовь к музыке и вера в чудеса. Да, это чудо… Его действительно забрасывали помидорами, но и плакали. Играл он дьявольски хорошо. Это говорю вам я Марандини!
– Мне нужно, поверьте, очень нужно послушать его.
В темных глазах итальянца, не злых, но страшноватых, таких, с которыми встречаться взглядом тяжело, промелькнула настороженность.
– Чуда хочешь?
И вдруг он подобрел:
– Выиграешь у меня партию, пусть одну - будет тебе чудо.
Инсу он больше не видел. Три вечера прождал ее на станции, провожая жадными глазами автобусы, уходящие в Рови, а на четвертый поехал туда сам. Впервые он засветло подошел к домику, увитому глициниями. Дышалось легко. Не мучала одышка, особенно донимавшая в прокуренном, пропитанном винными парами подвальчике. "Надо ездить в горы, иначе пропаду. Опять начнется обострение, опять рентгенотерапия, переливание. Чаще, чаще нужно приезжать сюда".
Давно не было так хорошо на душе. "Це-ли-тель-ные го-ры, це-ли-тель-ные го-ры", - отбивал он шаг и вдруг остановился. Горы? Нет, что лукавить, не только горы, но и радость предчувствия встречи. Теперь он зашагал медленней. Почему так тянет к ней? Ну что в ней особенного? Ничего. Ничего, кроме самого главного - ни с кем не было так хорошо, так безмятежно и счастливо.
В домике с глициниями Инсы не оказалось.
Открыла пожилая женщина и, стоя в дверях, нахмурясь, удивленно переспросила:
– Инса, с канатной? Никогда не жила такая.
– Да я же сам…
Крэл осекся…
– Ах, так это вы с ней приходили? Только не Инсой она звалась. Да и не жила здесь… Так, снимала помещение… На всякий случай. А на канатной фабрике, - женщина поджала губы, - чего ей там делать, на канатной фабрике? Ее каждый раз отсюда на хорошей машине увозили. Только машина у станции поджидала. А нам-то в поселке все известно бывает Вот так-то.
Крэл пошел, не сказав ни слова. Только на миг остановился у калитки, где он впервые по-настоящему понял, как ему нужна Инса.
А дверь в доме еще не захлопнулась:
– Может, и вам снять помещение требуется? Так, на всякий случай.
Крэл почти бегом пустился к станции.
Казалось, никогда больше не захочется увидеть ее, не захочется ничего узнать о ней, но в тот же вечер, только-только возвратясь из Рови, он опустил руку в почтовый ящик, нащупал конверт, и первой мыслью было: "А вдруг от Инсы?" Тут же, правда, он обругал себя, постарался обозлить, восстановить себя против нее, но это получилось у него не очень удачно.