Ну, а в литературе? Разве теперь мы не можем настолько глубоко исследовать физическую и психическую природу отдельного человека, взаимовлияния в нем личного и общественного, случайного и закономер-. ного, чтобы и в художественной литературе решать вопросы на новом уровне?
Можем. В этом Кирилл Петрович прав. И все-таки решаема ли вообще задача, за которую он предлагает мне взяться?
Кирилл Петрович, видимо, понимает, что происходит в моей душе. Он сидит в кресле, положив на письменный стол руки, и ждет.
– Хорошо, - говорю я. - Но мне нужно уяснить еще один вопрос. Вы не боитесь, что выводы из этого романа, или, как, пожалуй, лучше называть его, отчета, окажутся неблагоприятны лично для вас? Если я приду к таким выводам.
Кирилл Петрович хохочет, откинувшись в кресле.
– Я обязан задать вам этот вопрос, - настаиваю я. Оживление оставляет Кирилла Петровича. Он устало и даже печально произносит:
– Ну а я обязан ответить. Нет. Не боюсь. Вы можете верить мне: я всегда все додумываю до конца. Это профессиональное.
Я встаю.
– Ну что же? Давайте попробуем.
Кирилл Петрович улыбается:
– Чудесно! Я уверен: никто из нас в конечном счете не будет раскаиваться. Единственное условие: обсуждение вашей рукописи в лаборатории состоится точно первого октября, и, значит, к этому числу она должна быть готова обязательно.
– Понятно, - отвечаю я. - Постараюсь ни в коем случае не подвести…
Да. Так вот и началась эта удивительная работа.
В течение нескольких месяцев я почти каждый день прихожу в Институт энергетики ровно в 9 утра.
Здороваюсь с сотрудниками лаборатории, просматриваю технические отчеты и статьи, заглядываю то в одно, то в другое помещение, сижу на семинарах и совещаниях, стараюсь быть полезен: печатаю на машинке, перебираю библиографические карточки.
Привыкаю я, постепенно привыкают ко мне. Я очень охотно рассказываю о себе: как приобрел профессию литератора, как сложилась моя семейная жизнь. Ответная откровенность возникает сама собой. Еще чаще, пожалуй, откровенность возникает как плата за умение слушать того, кто говорит о себе.
На виду у других я никогда ничего не записываю. Никого не поправляю, не ловлю на противоречиях.
Для меня было важно одинаково глубоко узнать характеры всех сотрудников лаборатории. Но достижение такого равенства требовало весьма разных усилий: одни раскрывались сразу, другие - нет.
Немало пришлось подумать над тем, в какой форме написать "отчет".
Можно было скупо изложить воображаемые факты и снабдить их комментариями.
Можно было ограничиться краткими и решительными рекомендациями на будущее: в таких-то и таких-то положениях такие-то и такие-то сочетания сотрудников наиболее желательны, такие-то - нет.
Можно было, наконец, создать повесть-предостережение в духе Уэллса или Азимова.
Постепенно, после многих проб я пришел к выводу, что "отчет" надо строить в виде нескольких глав, описав в них события, которые совершаются хотя и в разных местах, но в один и тот же момент. Сотрудники лаборатории окажутся тогда поставленными в одинаковые исходные положения, будут равными по своему жизненному опыту в этих новых для них, "смоделированных" мной, фантастических условиях.
И конечно, то, что я скажу о каждом из этих людей, к каким выводам приду, до самого конца работы будет тайной для всех.
Впрочем, и для меня самого: я ведь ищу!..
Наконец все же наступил тот день, когда была поставлена последняя точка.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ТАЙНА
"УТВЕРЖДАЮ" Руководитель предприятия: "… 19…. года
ОТЧЕТ
об исследовании психологической совместимости сотрудников лаборатории № 48 на завершающей стадии проекта "Энергия
Солнца" Шифр: "Тайна всех тайн"
Главный инженер: (подпись) Ответственный исполнитель: (подпись)
Глава первая
– Послушай, Никита, я прошу тебя прекратить эти похождения.
– Какие похождения, Леночка? Выбежать тебе наперерез и раскланяться - похождения?
– Да, если из-за этого на целых десять минут машина переключается для расчета нестандартного прохода.
– Но ты же знаешь: я не могу ходить по стандартным! Я индивидуум. Я желаю перемещаться только своими путями. Я кошка, которая гуляет сама по себе.
– Ты вообще уникум, но прошу больше так не поступать.
– Хорошо, товарищ общий дежурный. Разрешите откланяться? Или, может, изложить прежде мотивы?
– Да, пожалуйста.
– Я хотел тогда поцеловать тебя, Леночка!
Лена Речкина резко повернула рукоятку на пульте. Звук пропал. Но изображение Венты на экране шевелило губами.
"Я наконец осмелился, Леночка!" - читалось по движениям губ.
Лена щелкнула переключателем. Экран видеотелефона погас. Она повернулась к Карцевадзе:
– Слышала?
– Слышала, - ответила Карцевадзе, не оборачиваясь и не отрывая глаз от цветных линий на экране согласователя потоков энергии. - Но ты напрасно принимаешь это всерьез. Ты же знаешь Никиту…
Зажужжал зуммер. Из щели на пульте выдвинулась бумажная лента. Карцевадзе оторвала ее, пробежала глазами ряды букв и цифр.
– Опять, - испуганно сказала Речкина. - И конечно! из-за него?
Карцевадзе не ответила.
– Торчим в десятках миллионов километров от Земли, держим четыре космических корабля на орбитах готовности, мучаемся с каналами связи, а он просто не может довести расчет до конца, - продолжала Лена. - Нет уж, я сейчас пойду к этому милому Никите…
Карцевадце протянула ей бумажную ленту.
– Что тебе Никита? - спросила она с улыбкой. - Кастромов просит независимо от них просчитать элементы орбиты Восемнадцатой станции. При чем здесь Никита?
Линии на экране согласовательно вдруг хаотически перемешались: на Солнце забушевала магнитная буря. Включение Сорок девятой автоматической станции откладывалось на много часов.
Карцевадзе встала с кресла, приблизилась к Лене.
Обе они были одеты в облегающие тело темно-синие комбинезоны из магнитной ткани, что позволяло по желанию то уменьшать, то увеличивать воздействие внутрикорабельного поля, создававшего иллюзию земной тяжести.
– Не слишком ли много ты думаешь о нем?
– И пусть, - ответила Лена.
– И он это знает.
– Пусть.
Карцевадзе пожала плечами. На ходу нажимая кнопку радиоключа на запястье левой руки, подошла к тому месту у стены отсека, где на шероховатом сером металле желтым овалом обозначался стандартный проход, обернулась к Лене. Та сидела в кресле, положив руки на колени, и пустыми глазами смотрела перед собой.
– Не будь дурочкой, - сказала Карцевадзе.
– Он это уже второй раз говорит.
– И оба раза по видеотелефону? Ну конечно! Он смеется над тобой!
Стена позади Карцевадзе стала прогибаться. На месте овала образовалась глубокая ниша. Карцевадзе вошла в нее. Серый металл замкнулся за ее спиной.
Космический корабль "Восток", так же как и корабли "Север", "Юг", "Запад", на которых группами по два-три человека работали остальные сотрудники лаборатории, и так же как еще десятки разбросанных в околосолнечном пространстве автоматических станций, где находились только "риборы, был создан (слово "построен" тут не подходит) из тончайших порошков феррилитов, с гигантской силой обжимаемых магнитными полями. Из феррилитов состояло и почти все, что находилось внутри кораблей и станций: переборки, приборы, механизмы. Изменяя поля, можно было не только соединять отсеки временными коридорами, но и очень легко, всего лишь набирая на пультах цифры каталога, переделать или создать заново любую машину, предмет. Конструкцию станций и кораблей это упрощало безмерно: никаких люков, дверей, герметичных запоров; в случае аварии, столкновения с метеоритом корпус автоматически восстанавливался, и, кроме того, можно было обходиться без каких-либо запасов инструментов или деталей.
На пульте внешней связи перед Леной вспыхнула лампочка вызова, и голос Кирилла Петровича произнес:
– "Восток"… "Восток". Вас вызывает "Юг"… Речкина, как меня слышите?.. С "Севера" к вам обратится Кастромов. Продублируйте для него вычисления по Восемнадцатой станции. Дополнительно подготовьте ответ на вопрос: сколько времени самостоятельно просуществуют волноводные зоны СИ-четырнадцать и К-девятнадцать, если Восемнадцатая вообще выйдет из строя?..