Ермолин рассказывал со вкусом, у него был богатый тембр голоса, и очевидно, что бы он ни рассказывал, получалось интересно. Анна, невольно улыбаясь, выслушала эту нехитрую историю, а потом спросила:
— Кого же вы сделали Анной Карениной вместо меня?
— Вы не читали в "Советской культуре"? Когда это случилось с вами, я отказался от съемок фильма. — И он многозначительно посмотрел на Анну, а потом, после паузы поднял брови и добавил: — Да.
Это "да" было сказано так проникновенно, словно он долгие дни репетировал его произношение по системе Станиславского. Анне стало смешно. И как только она могла подозревать Купцову, эту умную тщеславную женщину! Но что-то в его взгляде насторожило ее, и, чтобы не сомневаться, она спросила прямо:
— Скажите, я была вашей любовницей?
Ермолин посмотрел на нее как-то боком:
— Это в каком смысле?
— В прямом. Была ли между нами интимная связь?
— Да, — ответил он, глядя в сторону.
— Сколько времени длилась эта связь?
— Месяц. Мы были в отпуске на юге. — В его голосе уже не было той актерской сочности.
Анна продолжала допрос:
— Съемки уже начались?
— Когда мы были в Гаграх, я получил телеграмму об утверждении съемочного коллектива. Надо было срочно возвращаться в Ленинград, но вы сбежали.
— Как?
— Я с утра был на пляже, а когда вернулся в гостиницу, вас уже не было. Вы оставили записку, что оставшуюся часть отпуска проведете в Геленджике, там у вас были знакомые. Я тотчас приехал в Геленджик, разыскал вас, но вы наотрез отказались от съэмок. Из-за этого у меня потом были крупные неприятности. Да. Крупные…
— Почему я отказалась от съемок? Мы с вами поссорились?
— Нет. Хотя вы часто вызывали меня на ссоры, но я сохранял ровную атмосферу.
Последнее слово Ермолин произнес через "э" — атмосфэру.
— Я ничего не поняла. Зачем же я тогда отбирала эти тысячи информации вплоть до отрывочных воспоминаний детства, которые могла помнить Анна Каренина?
— Не знаю. — Ермолин сплел пальцы, театрально вскинул взгляд. — Просто не знаю! Да.
— Может быть, у меня была срочная работа в институте? — предположила Анна.
— Не думаю. Она… вы договорились в институте. Оформили отпуск. И ничего такого экстренного не произошло. Просто взяли и отказались. Не понимаю, да.
Анна смотрела на Ермолина с чувством брезгливости. Она поднялась с кресла и сразу увидела себя в высоком зеркале, вмонтированном в простенок. Но ведь это красивое тело существует, и это лицо, и эти большие темные глаза, и завиток волос, льнущий к стройной шее. И ее мысли, ее сознание принадлежат этому порочному телу.
— Благодарю вас, — сказала Анна, — прощайте. — И пошла к выходу.
Ермолин замешкался, а потом с неожиданным проворством вскочил и открыл перед ней дверь.
На другое утро Анна и Глухов по обыкновению встретились в кухне. До сих пор Глухов сам готовил завтрак. На этот раз Анна его остановила:
— Можно, я сама сделаю яичницу?
Глухов посмотрел удивленно. Пока она готовила, он тут же в кухне у пластмассового стола читал газету. После завтрака Анна надела плащ и вынула из кармана рабочую кассету. Она уже давно догадывалась, что это такое.
— Вы знаете, что здесь записано?
Глухов удивленно протянул руку, но Анна убрала кассету в карман.
— Откуда у вас кассета?
— Из кармана. Вы знали, что Купцова в тот вечер привезла с собой кассету?
— Нет, не знал. А вы откуда знаете?
— Кассета была все время в кармане этого плаща. Вы сами сказали, что в тот вечер отвезли Купцову в институт, а плащ остался здесь.
— Дайте ее мне.
— Нет. Я сама должна узнать, что на ней записано.
— Может быть, вам не нужно этого знать.
— Теперь мне все нужно. Я уже ничего не испугаюсь.