Та женщина, дочь Пушкина, с которой Толстой списал внешность Анны, каким бы умом ни обладала, не смогла бы стать в оппозицию укоренившимся традициям. Только теперь, вот среди этих женщин, может состояться такая Анна и проявить силу своего чувства, силу свободного ума, раскрыть свою незаурядность. Купцова могла стать такой женщиной. Но тщеславие и постоянный страх перед обыденностью увели ее в сторону, ошибка влекла за собой последующие ошибки, и она уже не в состоянии была начать все сначала, а обратиться за помощью ей, вероятно, не позволяла гордость.
Ее кратковременное бегство в мир искусства не дало ей удовлетворения, но, открыв образ Анны, она отыскала в нем черты, соответствующие ее идеалам. И она создала заново этот образ, и создала так достоверно, как это не удавалось еще ни одной актрисе. Может быть, в этом она превзошла самого Толстого. Всю свою страсть, весь талант, все то, что она упустила и что прошло мимо, — все она вложила в этот образ.
Нет, грешно отказываться от этой женщины! Ни от одного ее поступка, как бы он дурно ни выглядел. Даже пусть бы все это было на самом деле дурно. Пусть! Все это — ее.
В институте Анна приступила к изучению работ Купцовой. Мешали огромные пробелы в знаниях. Глухов продолжал с ней заниматься, так как Анна еще не могла самостоятельно работать с книгой: на каждой странице возникали вопросы, которые она не в состоянии была решить сама. В группу пришли двое молодых специалистов, только что закончивших институт, но даже сравнивая свои познания с подготовкой этих юнцов, Анна приходила в ужас. Однако, войдя в рабочий ритм отдела, она уже не теряла его, с каждым месяцем все ближе подтягиваясь к общему уровню. И уже в ходе работы намечались ее собственные убеждения, которые не всеми могли быть разделены. И она уже знала, что в работе у нее будут и друзья, и противники. Она уже не искала, она создавала себя. Так, как это было задано ее предшественницей Купцовой. Она должна была стать такой, какой бы стала толстовская Анна, если бы жила в социалистическом обществе.
Когда Анна предстала перед квалификационной комиссией, она снова увидела академика Туманского, уже в качестве почетного гостя. Последовал изнурительный длинный ряд вопросов. Анна старалась отвечать обстоятельно. Если вопрос был ей хорошо знаком, она пускалась в подробности, так что председатель комиссии прерывал ее. Когда спрашивали что-нибудь незнакомое, Анна прямо отвечала: "Не знаю", — и с торжеством несдающегося побежденного обводила взглядом членов комиссии.
Академик Туманский все время молчал и, казалось, думал о другом, а в конце опроса обратился к Анне:
— Ваши знания еще недостаточно четки. Кроме того, вдаваясь в курс высшей математики, вы опустили элементарные знания из программы средней школы, например, не знаете ничего о прогрессиях.
Все молчали, не решаясь подать голос. Анну мучила мысль: "Могут лишить диплома". Туманский смотрел на нее так, будто ждал каких-то оправданий. И вдруг спросил:
— А что это у вас с руками?
Руки у Анны были в ожогах. Работая в мастерской, она частенько обжигалась электродами, а недавно уронила паяльник на руку. Запястье у нее было перебинтовано.
— Это я в мастерской… собирала схемы.
— У вас в институте не хватает техников? — спросил Туманский.
— Схемы нужны в больших количествах.
— Вы довольны вашей работой?
— Довольна.
Туманский что-то записал в блокнот, а потом снова обратился к Анне:
— Вы довольны работой института? Не замечали каких-либо неполадок?
Анна вспомнила те сомнения, которые она все чаще высказывала Глуховуи которые он великолепно опровергал своей железной мужской логикой.
— Мне кажется, — сказала она неуверенно, — что эта работа, которую ведет наш отдел, она преждевременна…
— Как это понимать? — насторожился Туманский.
— По-моему, люди еще не подготовлены к таким открытиям…
После заседания комиссии Анна спросила Глухова:
— Меня теперь могут лишить диплома?
— Навряд ли.
— Не имеют права. Подумаешь — Туманский! Закон один для всех, — выпалила Анна.
В мастерской тревогу Анны восприняли с потрясающим легкомыслием. Бригадир монтажников кудрявый заводила Толя сказал: