Разговор становился серьезным, и я ответил серьезно:
— Зато он не сделает многого того, что умеют другие. Невыдающихся на кораблях нет. В поход отбирали только незаурядных. Или, по-твоему, Камагин середнячок? Или твоя мать?
— Я говорю об Эллоне, а не о моей матери или Камагине. Он заслуживает душевного, а не равнодушного уважения.
— Чего ты хочешь?
— Почему вы предпочитаете ему дракона? — выпалила она. — Отвратительный пресмыкающийся вознесен выше всех! Дракон еле-еле заменял МУМ, когда они не работали, а сейчас, когда они правильно функционируют, путает их команды. Он в сочетании с МУМ хуже, чем МУМ одна!
— Один раз машины уже выходили из строя…
— Ну и что? Еще десять раз разладятся, еще десять раз будут восстановлены! Ваша привязанность к дракону оскорбительна! Можете вы это понять?
— Я не могу понять другого, Ирина. Почему Эллон так ненавидит бывшего Бродягу?
— Спросите лучше, почему, я не терплю дракона!
— Хорошо — почему ты не любишь Голос?
— Не люблю, и все! Вот вам точный ответ. Он мне был отвратителен еще на Третьей планете. Б-р-р! Громадная туша, дурно пахнет!..
— Он изменился с тех пор, Ирина.
— Да, одряхлел, амуры не строит да и не с кем. Но запах свой принес и сюда. Я пробегала мимо дракошни, закрыв нос, а вы проводили там часы.
— Понятия не имел, что он тебе так неприятен.
— Олегу он тоже неприятен, но Олег уступил, как и всегда во всем уступает вам. А вам плевать, вы считаетесь только с собою!
Я покачал головой:
— Сильное обвинение, Ирина!
— Справедливое! Лусин кроме пса хотел взять и двух кошек. Но кто-то сказал, что вы не терпите кошек. Специально проверяли, так ли. И выяснили — да, недолюбливаете. Лусин и заикнуться уже не посмел о кошках! А вы поинтересовались у кого-нибудь, нравится ли ему общество огнедышащего динозавра?
— Дракона больше нет, Ирина. Есть мыслящий Голос, координирующий работу двух МУМ. Если координация идет плохо, мы освободим Голос от его нынешней функции и оставим в резерве.
Ирина поднялась. Я задержал ее:
— Ты сказала, что об Олеге разговор особый. Как это понять?
У нее в глазах показались слезы.
— Олег не тот, каким я его раньше знала. Вы первое лицо на эскадре, Эли. Вы подчинили себе всех. Он с этим примирился. Я гордилась им, теперь мне обидно за него. Я ему сказала: мой отец тоже летал с Эли, но не позволял так собой командовать. Олег считает, что я все придумываю.
— Придумываешь ты много, это верно.
После ее ухода я молча шагал по комнате. Мэри повеселевшими глазами следила за мной. Я сердито сказал:
— Ты радуешься тому, что возникли свары? Что нашу дружбу с Олегом так превратно толкуют?
Она смеялась так заразительно, что и я захохотал.
— Меня радует, что ты услышал о себе несколько неприятных, но правдивых слов. И я сама много раз собиралась сказать тебе то же самое, но ты так принимаешь близко к сердцу каждый пустяк… Между прочим, кошек я сама посоветовала не брать.
— И напрасно! Я бы перенес кошек на корабле. Примирился бы…
— Вот этого и опасались, что ты заставишь себя примиряться.
— Ладно о кошках, не терплю их! Скажи лучше, что делать?
— Самое важное — что в совместной работе МУМ и Голоса появились рассогласования. Если это правда, то это серьезно.
— Пойду проверять, — сказал я.
В рубке вдоль стен шествовал Граций. Он с обычной неспешной серьезностью выполнял свои новые обязанности. Они сводились пока к беседам с Голосом обо всем на свете и о многом прочем.
— Голос, — сказал я, — как работа с мыслящими машинами?
— Обе МУМ слишком медлительны, — пожаловался он.
— Ты рассчитываешь варианты быстрее?
— Я не так глуп, Эли, чтобы утверждать это. Рассчитывать быстрее МУМ невозможно. Но я уже говорил тебе, что не перебираю варианты. Я сразу нахожу ответ.
— Да, ты говорил. Но как это возможно?
— Варианты появляются во мне сразу. Мое дело — взять верный, а отброшенные даже не проникают в сознание. Я их оцениваю в целом, а не перебором причин и следствий. МУМ еще не вычислила всех вариантов, когда я подсказываю решение. Это немного путает ее работу, но ни разу не направило нас по неверному пути.
Я обратился к Грацию:
— И ты мыслишь готовыми оценками, а не сравнением вариантов?
— Стараюсь, Эли, — ответил он величаво.