В дверь условленным трехкратным стуком просигналил Олег. Я впустил его.
— Все свободные от неотложных вахт собрались в обсервационном зале. Как себя чувствуешь, Эли?
— Почему ты спрашиваешь о моем самочувствии?
— Ты очень бледен.
— Зато решителен. Пойдем, Олег.
— Постой. Я хочу знать, кого ты подозреваешь в шпионаже.
— Ты узнаешь вместе со всеми. Пойдем.
Он опять задержал меня:
— Эли, я командую эскадрой. Мое право — знать больше всех и раньше всех.
С минуту я размышлял. Олег ставил меня в безвыходное положение. Я улыбнулся. Думаю, улыбка получилась вымученной.
— А если я подозреваю тебя, Олег?
— Меня? Ты в своем уме, Эли?
— Откуда же мне быть в своем уме, если все мы в той или иной степени впадали в безумие? Какое-то остаточное сумасшествие должно же сохраниться… — Я посмотрел ему прямо в глаза. — Олег, если ты приказываешь, я должен покориться. Прошу: не приказывай! Дай мне вести себя, как задумал!
— Пойдем! — сказал он и вышел первым.
В обсервационном зале были погашены звездные экраны. Впереди, на возвышении, поставили столик, за него уселись Олег и я. Я обвел взглядом зал. Здесь были все мои друзья: люди и демиурги. Позади величавой статуей возвышался Граций, рядом с ним поместился маленький Орлан, в первом ряду сидели Мэри и Ольга, а между ними Ромеро. Мэри с такой тревогой посмотрела на меня, что я поспешно отвернулся. Зал шумел. Олег постучал по столу, водворяя тишину.
— Вы уже знаете о трагедии в лаборатории и оперативной рубке, — сказал Олег. — Но сейчас мы собрались не для того, чтобы почтить память погибших товарищей. Научный руководитель экспедиции считает, что на корабле обнаружен шпион рамиров. Он представит на обсуждение свои доказательства.
Я встал.
— Прежде чем представлять доказательства того, что на звездолет проник лазутчик врагов, прошу вотировать наказание шпиону. Мое предложение — смертная казнь!
— Смерть? — понеслось до меня возмущенное восклицание Ромеро.
Его голос заглушили протестующие выкрики из зала. Не только люди, но и демиурги негодовали. Я спокойно ждал тишины.
— Да, смертная казнь! — повторил я. — На Земле уже пятьсот лет не совершаются казни. Казнь — пережиток древних времен, рудимент дикарской эпохи. Но я настаиваю на ней, ибо шпионаж — тоже пережиток варварства. Наказание за бесчестный поступок должно содержать в себе бесчестье.
Ромеро поднял трость.
— Назовите преступника, адмирал! Опишите преступление. И тогда мы решим, заслуживает ли он смертной казни.
Я холодно сказал:
— Казнь должна быть вотирована до того, как я назову имя преступника.
— Но почему, адмирал?
— Мы все здесь — друзья. И когда я назову шпиона, вы не сможете сразу отделаться от многолетней привычки считать его другом. Это скажется на вашем приговоре. Я хочу, чтобы каре было подвергнуто само преступление.
— Но смертной казни вы требуете для члена экипажа, который, по вашим словам, очень нам близок, а не для преступления как такового.
— Если бы я мог осудить преступление, презрительно игнорируя преступника, я бы пощадил его. К сожалению, преступление неотделимо от преступника.
— Воля ваша, адмирал, до того, как назовут имя, я не проголосую за наказание.
— В таком случае, я вообще не назову его. И он останется невредимым. И будет продолжать свое черное дело. И, выдавая наши планы рамирам, сделает невозможным вызволение звездолета.
Заговорил Олег:
— В старину существовал кодекс, карающий за преступление вне зависимости от личности преступника. Эли предлагает восстановить обычай заранее определять наказание за еще не совершенные преступления, чтобы предотвратить их. По-моему, это правильно.
— Но, по словам Эли, преступление уже совершено и преступник имеется, — подал реплику Ромеро. — Зачем же тогда устанавливать ценник преступлений, прикрываемый благозвучным словом "кодекс"? Давайте судить преступника вместе с преступлением.