- Пугаете, - сказал с перезагорелым облезшим носом и оспинными щеками, - не перепугаете. Пусть новенький что скажет.
- Слово хоть вымолви, е... твою, хрен собачий!!!
Егор аж взад подался.
- Циники вы все, - громко обиделся он и пошел от костра в ночь.
- Интеллигентишка! - заорали. - Шпион!!
- Эй, паря, погоди, поговорим, - позвали Егора.
И вдруг сзади на него кто-то напал и повалил напором в траву. Драки не получилось. С лавки вскочили еще два молодых хлюста и принялись лупасить по ребрам. Поверх молодых и на молодых налетел еще кто-то, а потом остальные, кто не спал, повскакали - кто разнимать, кто потренировать кулаки, кто в общем азарте, возникла куча-мала и только это и спасло Егора.
Удивительно быстро подскочила карета "скорой помощи", на которой нескольких увезли в больницу. Там-то и отыскал Егора Поэт.
Глава седьмая
- Адьютант Малыш!
- Я!
- Адьютант Малыш, узнайте какова температура воздуха на улице.
Егор с величайшей неохотой поднялся с нагретого места, на ходу застегивая пуговицы шинели, поднял ворот и, топая сапогами по деревянному настилу, вышел из землянки, поскорее захлопывая за собой дверь. Градусник висел сразу же у входа и Егор первым делом взглянул на него: -230. Температура катастрофически падала, два часа назад было минус шестнадцать. Что ж, Природа тоже вступала в войну. Свободную Войну. Мороз щипал нос, уши, пальцы и прорывал оборону одежды. Осторожно ступая по замерзающей глине, Егор пошел вдоль траншеи, бруствер которой возвышался над головой, потом свернул на менее глубокую, шедшую параллельно фронту. Отсюда с помощью оптики можно было разглядеть противника. Противников. К которым добавлялась теперь и непредсказуемая погода. Их рубежи проходили километрах в трех вдоль темнеющей полосы леса. Все чего-то выжидали.
Месяц назад началась война. Стояла шуршащая жара конца лета. Вначале был полный разброд, партизанил весь мир, но потихоньку люди стали концентрировать усилия, чтоб уж действительно не быть как "каждый за себя", что было верхом абсурда, что было самым острым моментом во всем этом (каком уже по счету!) тупике жизни. Появлялись батальоны Свободы, Победы, Правды; объявились предводители и полководцы; более близкие по духу группы восставших соединялись в Армии, которые метались и по городу, и по окрестностям и обрушивались с небывалой яростью на что заблагорассудится. Интересно, что самое страшное время почему-то оказалось то, когда еще все были слабо вооружены, а тропы пополнения оружием плохо проторены - в ход шли самоделки и все что оказывалось под рукой: молотки, ножи, кастеты, охотничьи винтовки. Но главное даже не в этом, а в том безумии, которое овладевало людьми. Шла Священная Свободная Война. Сближались до рукопашной и с остервенением рвали и молотили друг друга. Противника тогда как бы не было, была лишь жажда выживания. И только после того, как, в конце концов, образовалось семь крупных армий, идейный хаос и беспорядок эмоций слегка поутихли, можно было "считать ресурсы". Хотя и теперь понять лавину общественного взрыва не представлялось возможным.
Армия молодежи за неприкосновенность Свободы, собственно говоря, не знала чего хотела, видимо абстрактной вольной жизни, зато четко знала чего не хотела.
Армия " Женщины мира", среди воинов которой, впрочем, женщин было менее половины, билась за свержение патриархата, против засилья мужчин на планете, против повального развала традиций.
Легион Ангелов, или просто попы, требовали одного - победы Бога на земле, но уже это одно являлось увесистым камнем преткновения и разногласий.
Армия гуманистов требовала гуманности в отношениях между людьми, строгого соблюдения всех прав человека и равенства людей. Они мечтали о царствии Искусства, Красоты, Художественности, однако на дух не переносили любые насилования мозга и тела - отвергали лекарства, табак, алкоголь, наркотики, даже науку, когда она становилась объемистой, зато ратовали за спорт.
Далее, соратники, или Стальная Армада считали войну главнейшим из искусств, а силу - стилем жизни и чеканно добивались своего.
"Ученые", или Армия Защиты Прогресса считали, что нельзя останавливать научную мысль и техническое развитие цивилизации, а, наоборот, следует ускорять, ибо в этом спасение из постигшего всех "тупика".
И последняя армия, солдатом которой и был Егор, - Правительственная. Свободная Война началась стихийно, охватила все слои и вовлекла в противостояние большинство населения, поэтому правительство не посмело назвать это восстанием или беспорядками и посему профессиональная, оплачиваемая из средств налогоплательщиков армия, так и осталась в стороне нейтральным свидетелем. Как ни странно, Правительственные войска составлял такой же простолюдин и обыватель, что и войска всех других сторон, считая и остатки неприсоединенных партизан. Так чего же добивалась эта, названная столь громким именем армия? Она защищала тех, кому дорог был любой мир, защищала покой тех, кто хотел спокойно жить и работать, хотя бы и по-прежнему. Одним словом, эта армия собрала под свои знамена всех тех, кто не видел тупика жизни или не хотел видеть, или считал его глупостью.
Впрочем, так было вчера. Кто же с кем воевал сегодня знали лишь высшие командования, а может быть и не знал никто.
Егор еще раз провел взглядом по белому замерзшему полю с множеством чернеющих холмиков - накануне поработала артиллерия. По ту сторону поля молча выжидали и видимо тоже удивлялись каверзам погоды бойцы Легиона Ангелов. Насмотревшись на хрупкую тишину и прилично озябнув, Егор скользнул по траншее в тупик, где солдаты устроили сортир и исполнил свои дела.
- До-олго ходил! - удивился лейтенант, который, укутавшись в одеяло, размечал на карте позиции.
- Я, товарищ лейтенант, в сортир бегал.
- Сколько? - спросил Поэт, не отрываясь от окуляров перископа.
- А... минус двадцать три, - вспомнил Егор.
Лейтенант присвистнул.
- Однако! - отозвался из угла и радист.
- Товарищ лейтенант, - позвал Поэт, - а враг-то наш призадумался. Молчит, стерва.
- Ужинает, наверное.
- Да не, - сказал Егор, - приморозило.
- Зимой не навоюешься, братцы, вот что я вам скажу.
- Я одного не понимаю, - сказал лейтенант Мога, оторвавшись от карты. - Разве ж мы тоже не хотим хорошей жизни? Чего ж они все повылазили-то! Им, значит, надо, а мне не надо? А мне может еще больше надо. Собрались бы, решили тихо-мирно раз и навсегда все проблемы.
- Товарищ лейтенант, так ведь на то и Тупик, что тысячи раз собирались и ничего не смогли решить. Дело в том, что из миллиардов людей, по сути, ни один не знает чего он хочет и чего он будет хотеть в течение своей жизни. В этом дело. Вот даже если к любому подослать психолога, а тот задушевно так спросит: "Скажи мне четко чего ты хочешь, только существенное, а не облепившую тебя житейскую шелуху". Человек покопается в душе - а ведь он и раньше там копался - и четко назвать только что из шелухи сможет, а под шелухой плита. Он ее ни откусить, ни проломить, ни вытащить - что за плита не знает. Мечется. Всю жизнь каждый мечется: и молодой в неведении, и старик мудрец в неведении - подвижки-то никакой. Вся разница только в том что к старости люди костенеют, если не предаются упражнениям, а плита как была, так плитой и остается.
Поэт оторвался от своей трубы.
- Возможно, это и имеет место для ищущего человека, а слабый, или наглый, или ловкач закрывается обеими ладошками от метаний и устремляет взгляд сразу на практику и говорит: " Вот мне так и так по необходимости дана задача прожить жизнь. А пусть будет неважно кто я и где я, главное поцепче ухватиться, пошире расставить ноги и прожить как можно легче, с меньшими потерями, страданиями, терзаниями, а возможно даже и с наслаждением.