А я не чувствовал ничего. Единственным желанием моим было усыновление. Конечно, меня просмотрела одна семья из Америки, но почему-то они оказались отвратными родителями. И моё двухнедельное проживание в семье закончилось возвратом. «Мать» посмотрела на меня сочувственным взглядом и мы полетели вновь, сюда, в Нюрнберг. После возвращения жизнь изменилась: идиоты стали унижать меня больше, учителя перестали любить, и весь мир стал сплошным адом для меня. Мое разочарование в людях началось, пожалуй, с рождения. А дальше оно подкреплялось их поступками.
Я почувствовал себя еще больше ненужным. Еще больше униженным. Брошенным. Зарываясь в маленький уголок, где-то в самом отдаленном крыле приюта, я плакал и жалел себя, попутно ненавидя.
После этого случая в школе я начал учится еще хуже. Увы, я никогда не оказывался лучшим учеником. Оценки плелись медленно, поскольку отвечать не хотелось и я делал это только при том условии, что меня спросят.
- Десятичные дроби - это дробные числа, представленные в десятичной записи, записываем, - сказала фрау Альтман. Ее толстые руки повели мелом по доске, оставив запись
0,1
Естественно, интереснее казалось, а может и было, наблюдать за прыгающими по дереву птичками. Одна, вторая, третья...
«Интересно, почему люди так не могут? А почему птицы не падают с деревьев?» - подумал я. Хорошо, что мысли о жизни на Луне или о пятнышках на спине божьей коровки обошли меня стороной.
А Зельда, девчонка, что жила в соседней комнате и была невыносимой болтала и болтала о своих дробях без умолку, пока я подперев рукой голову, смотрел в окно на мир природы. Следом, она вызвала Мату к доске, заставляя ее решить пример, к которому не понятно с какой стороны надо было подойти. Девочка прокопалась у доски, а птицы шатали ветки, сбрасывая с них капли ночного дождя.
- Вельтман! Что за ребенок!? - огромная, полная фрау Альтман?, что могла затмить солнечный свет оказалась около меня, глядя в мою пустую тетрадь.
- Фрау Альтман, извините, - тихонько прошептал я, дабы не разозлить женщину еще больше. Мне было стыдно и одновременно все равно на оценки в школе, дроби и учебу в целом.
Она неодобрительно покачала головой и развела руками.
- Расскажи, что такое десятичная дробь и зачем она нужна, тогда ты не получишь плохую оценку, Марк.
Мой взгляд пал на кучу цифр, накарябанных Матой на скорую руку. Что бы сказать? Что бы сказать? Альтман все также стояла около меня, скрестив руки на груди.
- Это дроби с запятой посередине, а зачем они нужны? А вот тоже интересно мне, зачем они нужны? Что математикам было мало всяких ужасов, что-ли? Наверное, они все переворачиваются в своих гробах и они в аду, - заключил я, хлопая глазами.
Класс как всегда залился смехом и свистом: «ну и дурак», «идиот», «хлюпик» .
- Неужели ты думаешь, что отделываясь от меня вот такими дурацкими способами, я буду снисходительна к тебе? - Ее голос звучал предательски ласково, но шоу продолжалось, - Открывай тетрадь. Переписывай все, чего у тебя нет, то есть все и ты обязательно останешься после уроков, шутник!
К глазам подступили слезы. Опухшее лицо Альтман маячило передо мной еще несколько минут, она будто ожидала моего высказывания, но я больше не говорил. Я закрыл себе рот добровольно, зная исходы ситуаций наперед.
И боже правый, как же они все мне надоели. Надоели вечно смеющиеся придурки, тупые девчонки, злые учителя и самое главное, надоел себе я сам.
- Заткнитесь, идиоты. Заткнитесь, вас никто не спрашивал! - Я закричал, голос мой оказался жалким, переходящим в визг, словно во мне жил маленький котенок, подающий голос. Тело покрылось мурашками, я вылез из зоны комфорта. Из домика, подобном защите в детских играх. Они смогут напасть на меня. Рафаэль, испепеляющий взглядом, Мартин, сжавший кулаки. Все равно, мне все равно, я ничего не стою.
Действительно, класс замолчал, а фрау Альтман уставилась на меня изумленными глазами.
::
Оставшись после уроков, мне пришлось драить все парты, с налепленными жвачками и неприличными рисунками, доску с двух сторон и поливать, покрытые годовой пылью, цветы. Как только часики протикали семь вечера, моя тряпка была опущена в ведро, а то отнесено в уборную.
Смахнув волосы со лба, я открыл окно и впустил в кабинет вечерний ветер. Свежесть весна.
Самое интересное, я не знал как что делать дальше, то есть я знал, где расположен приют, но забирать меня не планировали. Кому нужен двоечник? Правильно, никому. Это было что-то вроде наказания, ведь после моего яростного, но ничтожного сплеска эмоций во время урока, меня отчитали и сказав, что я невыносимый мальчишка. Наверное, отчасти так и было. Посидев на первом этаже, болтая ногами, я принял решение - идти один. Кажется, этого не случалось никогда, но зато, наконец, мои глаза увидят хоть что-то прекрасное: ночной, яркий город.