Однако выражение “прежний Витовский” было бы неточно. Резкий духовный перелом произошел в нем за последнее время.
Уже давно, с разрешения врача, его стали посещать не только близкие знакомые, но и совершенно неизвестные ему люди. Сотрудники его лаборатории советовались с ним о работе, приносили ему показывать новые чертежи и даже отдельные мелкие детали машины, изготовленные в его отсутствие.
Витовский живо интересовался ходом работ. Он потребовал в свое распоряжение маленькую чертежную доску и, не вставая с постели, стал пробовать делать различные наброски схем.
Вскоре появилось его новое, очень интересное предложение — оригинальное снегоочищающее устройство, позволяющее будущей машине производить работу зимой.
Это был не просто снегоочиститель, освобождающий от снега путь впереди машины. Его работа была несколько иная. Специальный мощный нагреватель должен был плавить стой снега, одновременно прогревая слой почвы.
Одним словом, Витовский сделал все для того, чтобы окончательное испытание его машины не переносить на весну.
Сотрудники старались ничем не напоминать Витовскому, что теперь параллельно с его машиной строится другая, Баянова и Петрова, не говорили ему также, что разработка новой машины идет успешно.
Однако Витовский сам требовал, чтобы ему рассказывали о последних институтских новостях и, в частности, о работе молодых инженеров.
— Так… так… Молодцы! — говорил он обычно, услышав очередное сообщение о новой разработке, параллельной его собственной.
Сотрудники вежливо при этом отворачивались в сторону: им казалось, что Витовский неискренен.
— Вы думаете, что я не по-настоящему радуюсь их успехам? — как-то с укором спросил он. — Вы ошибаетесь. Да, ошибаетесь… Я знаю, что машину, работающую хорошо, им удастся построить. Это будет неплохая машина… И изобретатели вполне достойны этого, они настоящие энтузиасты. Что же касается нашей машины, то она тоже будет неплохая. В дальнейшем жизнь покажет, на каком грунте будет лучше всего работать их машина, а на каком — наша.
При этом Витовский произнес слово “наша” как-то особо подчеркнуто. Сотрудники вспомнили, что это слово раньше он употреблял крайне редко. Обычно он говорил: “моя” машина.
Однажды сотрудники сообщили, что инженеры Баянов и Петров спрашивают разрешения навестить его.
Витовский попросил передать, что он рад будет их видеть и просит зайти при первом удобном случае.
В этот же вечер оба инженера сидели у постели больного.
— Вот какое к вам дело… — нерешительно начал Петров, когда кончились общие разговоры и воспоминания. — Мы очень ценим вас, Владимир Александрович…
— Так, так! — живо заинтересовался Витовский. — Очень признателен…
— Пришли мы к вам с огромной просьбой, — продолжал Петров. — Мы хотим предложить вам для общего ускорения дела… соединить вашу повозку, которая, как всем известно, работает безупречно, с только что законченной искровой установкой. В этом случае уже через десяток дней можно будет выехать в поле… Как вы на это смотрите?
Лицо Витовского застыло в неопределенной улыбке.
— Ну, конечно, если это только вас полностью устраивает, — добавил Баянов. — При малейшем нежелании с вашей стороны… вы понимаете… Лучше не надо, конечно!
Витовский продолжал молчать. Затем он принялся медленно и внимательно обводить взглядом чертежные наброски, приколотые кнопками на стене рядом с постелью. Это были эскизы его снегоуборочного приспособления.
— Вы видите… — тихо проговорил он, подымая руку к стене — Это даст возможность работать нашей машине в зимних условиях. Но… — Витовский опустил руку, и она беспомощно скользнула вниз, — потребуется еще время… немного времени. Сравнительно немного, конечно…
— Тогда не стоит даже и думать о нашем предложении! — подчеркнуто весело проговорил Петров. — Ясно, что надо заканчивать вашу машину. Считайте, что разговора и не было, Владимир Александрович!
— Нет, товарищи! — произнес Витовский, немного приподымая голову. — Знаете, что я вам скажу?.. Я согласен с вашим предложением. Да, согласен! Пусть машина будет общая, наша, если это хоть на один день ускорит ее окончание. Надо торопиться…
— Правильно, Владимир Александрович! — облегченно вздохнув, произнес Петров. — Машина должна быть прежде всего наша, советская, и должна быть на ходу как можно скорее!
Остаток вечера инженеры провели, болтая о предстоящем испытании и разных технических мелочах.
— Вам знаком, Владимир Александрович, математик Ольшанский? — спросил, между прочим, Баянов. — Это такой худощавый, в очках…
— Ольшанский? Знаю, знаю прекрасно! — ответил Витовский. — Очень способный и милый человек. А что?
— Вы понимаете, — продолжал Баянов, — он не только способный, но прямо-таки гениальный математик. Вы только подумайте! Утром приходит к нам на работу. Еще даже не вошел как следует в курс дела, а к вечеру — пожалуйста, находим у него в столе математическое обоснование! Просто поразительно! Ровно семь страниц. Ну, и сразу после этого дело у нас пошло на лад. Замечательное математическое обоснование дал!
— Семь страниц, вы говорите? — произнес Витовский, как-то загадочно улыбаясь. — Позвольте… позвольте… И он… не отрицает, что написал именно он?
Оба друга с удивлением смотрели на неизвестно почему взволновавшегося инженера.
— Конечно, не отрицает! — ответил Баянов. — А кто же мог написать, кроме него! Мы рапорт на имя директора подали. Ольшанский получил благодарность в приказе по институту. Теперь он стал у нас известнейшим математиком. Да не только у нас — слава об этом удивительном случае разнеслась дальше.
— Слава… — тихо произнес Витовский. — Слава… — повторил он, безучастно глядя куда-то в сторону.
Некоторое время Витовский был неподвижен, он о чем-то напряженно думал. А затем неожиданно разразился веселым, заразительным смехом:
— Ой, товарищи… Ой, не могу!.. Слава, говорите? Вот так слава!.. Ха-ха-ха! Ой, не могу!..
........................................................................................
— Вот видишь, — говорил Петров своему другу, когда они, покинув квартиру Витовского, спускались по лестнице. — Ему нельзя говорить слово “слава”. Он еще не совсем пришел в себя. Ты заметил, как он смеялся? Видно, все-таки болезненно переживает…В этот же вечер оба друга увидели математика Ольшанского.
Резко распахнув дверь, математик вошел в лабораторию. Лицо его было сурово.
— Безобразие, товарищи! Это же чорт знает что такое! Вы меня опозорили! — проговорил он грозно.
— Что с вами? — забеспокоился Баянов. — Кто вас опозорил?
— Вы опозорили! Вы! — продолжал Ольшанский. — Понимаете, что произошло? Вы пользовались расчетами, которые не принадлежат мне. Так почему же, чорт возьми, вы заявили, что их сделал я? Что это за шутка?!
Тут только Баянов вспомнил, что несколько часов тому назад послал Ольшанскому расчеты с просьбой изменить некоторые формулы.
— Этими расчетами вы пользовались? Этими? — продолжал волноваться Ольшанский, вынимая из папки хорошо знакомые листы.
— Да, этими, — с удивлением ответил Баянов.
— Так это же не моя работа!.. Понимаете: не моя!
— Так чья же, в таком случае? — забеспокоился Петров.
— Вы хотите знать, чья? Пожалуйста… У меня этот вопрос не вызывает никаких сомнений. Вот, посмотрите… посмотрите на это решение… Разве вы не видите, что тут характерный прием? И вот тут, посмотрите… — Ольшанский принялся лихорадочно перелистывать страницы. — Здесь вот то же самое… Чей этот прием? Ну, вам, конечно трудно определить, а мне известно с абсолютной достоверностью: этот расчет произвел инженер Витовский… и никто больше, кроме него, так не работает… Ясно теперь?
— Не совсем ясно… — ответил Петров. — Во всяком случае, неясно, как и почему эти расчеты очутились у нас на столе.