Выбрать главу

— Вот это уж меня не касается, — печально улыбаясь, ответил Ольшанский. — Меня больше интересует, как мне реабилитироваться. Вы поймите мое положение!.. Благодарность в приказе… Все на меня тычут пальцами: вот, мол, замечательный математик… Слава какая пошла кругом! А я ко всему этому не имею никакого отношения. У меня нет ни малейшей заслуги в успехе ваших опытов. Хорошо, что премию отказался получить. Позор какой… Вы только подумайте!.. Сейчас же иду к инженеру Витовскому… Я докажу, что выкладки эти принадлежат ему.

***

Перед секретарем партийной организации института Коневой сидит начальник главка, пожилой инженер, только что прибывший из центра. Он радостен и возбужден.

— Опоздал! Понимаете, Лидия Михайловна, опоздал всего на несколько часов! Ну, разве это не досадно? — говорил он, жестикулируя руками.

— Ничего, товарищ, еще увидите. Сегодня испытание было первое, но, конечно, не последнее, — успокаивает Конева своего гостя.

— В том-то и дело, что первое! На первое опоздал! — продолжает волноваться инженер. — Ну-ка расскажите своими словами, Лидия Михайловна! Мне просто интересно сравнить то, что рассказывал мне директор, а теперь расскажете вы.

— Пожалуйста! — соглашается Конева. — Картина, должна вам сказать, была действительно захватывающая. Мы собрались все точно в двенадцать часов дня. Ну, тут начался спор, кому вести машину. Баянов категорически настаивает, чтобы машину вел Витовский, по старшинству. Витовский отказывается, ни в какую! Спорили и уговаривали друг друга очень долго. Удивительно слаженный коллектив у них получился! Наконец Петров махнул рукой и уселся за руль… Включает мотор… Машина трогается с места… А погода какая была изумительная! Прямо как нарочно праздничная. Воздух немного морозный, приятный, солнце светит! Снег в поле искрится… Я люблю такую зимнюю погоду. На душе как-то делается радостно…

— Ну, а машина?

— Так что ж машина… движется приблизительно со скоростью трактора. Дорога сзади нее получается очень хорошая. По виду она немного отличается от асфальтированной. Цвет другой — желтоватый… Но прочная! Удары молотка ей нипочем. Удаляется машина, а за ней среди белоснежного поля тянется лента… Вы понимаете, что чувствовали все мы?.. Ведь эти пути-дороги теперь начнут расти в нашей стране со сказочной быстротой. Проедет машина — и дорога готова! Эти замечательные дороги скоро подойдут даже к самому маленькому колхозу. А люди… Если бы вы видели, как радовались изобретатели! Как радовались все сотрудники нашего института! Это же ведь победа!

— Как жаль, что я опоздал!

— Ничего, через два дня испытание повторится, — успокаивала Конева сокрушавшегося начальника главка.

— Теперь у меня к вам, Лидия Михайловна, еще один вопрос, — не унимался он. — Скажите, пожалуйста… Вот, Витовского я знаю. Он вообще человек по внешности довольно заметный, можно сказать — единственный в своем роде… А вот как выглядят эти два инженера — Баянов и Петров?

— По внешности, да и по внутренним качествам они ничем особенно не выделяются. Обыкновенные наши советские инженеры-изобретатели, каких вокруг нас тысячи. Одним словом — Баянов, Витовский, Петров, Иванов… — улыбнувшись, ответила Конева. — А другими словами — люди замечательные, — добавила она и улыбнулась еще раз.

В ГЛУБЬ ЗЕМЛИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ДВИЖУЩИЕСЯ СКЕЛЕТ

Главный инженер, руководитель Института геолого-разведывательной техники Арам Григорьевич Геворкян остановился и замер на месте.

— Не понимаю… — тихо пробормотал он. — В чем дело? Скелет… Что такое? Да, скелет…

Действительно, сквозь мрак ночи в окне противоположного здания можно было различить странную картину…

***

Этому удивительному случаю предшествовало самое обычное.

…Кончился рабочий день. Сумерки сгущаются. Главный инженер в раздумье шагает по своему кабинету. Изредка подходит он к открытому окну, вдыхает полной грудью свежий воздух, а затем снова принимается мерить комнату из угла в угол. Глубоко засунув руки в карманы, отчего его высокая, сухопарая фигура кажется немного сутулой, бесшумно скользит он по ковру, покачивая головой в такт шагам.

— Стальные трубы… А если диаметр больше, а? Почему бы не больше? — слышится его монотонное бормотанье.

Главный инженер при этом останавливается и смотрит вопросительно в глубину комнаты, где в полумраке вырисовывается темный силуэт письменного стола.

— Пересчитаем, — говорит он твердо, принимаясь снова ходить по комнате. — Пересчитаем… пересчитаем… Трубы… трубы…

Главный инженер остановился у письменного стола и начал нервно барабанить по нему пальцами.

— На самолете! Пусть доставляют на самолете. Точка. Всё! — говорит он глухо, стремительно отрываясь от стола, как будто отдаляясь от невидимого оппонента. — Всё… Никаких возражений быть не может. Всё…

Геворкян любит рассуждать сам с собой. Бурный темперамент этого человека не выдерживает ни минуты покоя. Оставаясь наедине, он продолжает чувствовать себя в окружении множества воображаемых собеседников. Главный инженер мысленно спорит с ними, доказывает, спрашивает у них совета и сам же за них отвечает. Эта своеобразная форма творческого процесса, присущая некоторым людям, обострена у него до крайности.— Такие возможности!.. А мы? Что делаем мы!.. — продолжает он, ускоряя шаг.

Затем, резко повернувшись, направляется к выходу из кабинета.

Широко распахивается массивная дверь. Она остается открытой — Геворкян часто забывает ее закрыть, точно не желает преграждать дорогу своим воображаемым многочисленным собеседникам. Дверь прикрывает маленькая девушка, секретарь, хорошо знающая привычки своего начальника. Она некоторое время прислушивается к удаляющимся шагам, а затем медленно усаживается за свой столик.

Но вот вскоре из коридора доносятся еще чьи-то шаги. Они резки, уверенны, но не так торопливы, как у главного инженера. Открывается дверь. На пороге появляется приземистый, широкоплечий человек — секретарь парткома Батя.

Собственно, настоящая его фамилия — Хвыля, что по-украински значит “волна”. Григорий Тимофеевич Хвыля. Но дружеская кличка “Батя”, данная ему рабочими, его товарищами, за степенную рассудительность и добродушный вид, укоренилась за Хвылей очень давно.

— Добрый вечер! — говорит Батя, задерживаясь у дверей. — У себя?

— Добрый вечер, Григорий Тимофеевич… Только что вышел, — отвечает секретарша, подымаясь из-за стола.

— И куда же это он?

— Бродить пошел. — А-а-а…

Выражение “бродить пошел” хорошо известно обоим: это означает, что инженер ходит в раздумье по опустевшему институту, заглядывая во все уголки.

— Разыскать его?

— Не надо, — медленно говорит Батя. — Спокойной ночи.

Между тем главный инженер уже проходит по просторному залу, слабо освещенному дежурными лампочками. Он внимательно присматривается к сложным механизмам, расставленным на столах и специальных стендах. Некоторые машины видны лишь как контуры, поблескивающие никелем отдельных деталей. Главинж задерживается почти у каждой машины.

Медленно переходит он от одной машины к другой. Он напоминает полководца, осматривающего ночью расположение позиций и спящих бойцов. Завтра полководец появится среди войск во всем своем величии военного руководителя. А сегодня под покровом темноты он бродит, предаваясь размышлениям и строя планы будущих славных дел.

Пневматический бур… Гидротурбинный бур… Много других механизмов, расположенных в зале, предназначены для того, чтобы сверлить землю, углубляясь в нее как можно дальше.

У одной из машин главинж задерживается особенно долго.

— Корпус расширим… Так… — говорит он, разглядывая машину со всех сторон. — Очень неплохо…

Поднявшись на второй этаж, Геворкян идет по длинному коридору. Двери, ведущие в кабинет и лаборатории, медленно проплывают мимо него, одна за другой.