— Сдавайтесь, вы окружены, сопротивление бесполезно!
Отдыхавшие в шалаше англичане услышали немецкую речь.
— Гунны! — крикнул один, и все трое, выхватив оружие, выскочили из шалаша, открыв огонь по людям, бегущим навстречу.
Перестрелка была короткая, но ожесточенная. Сошлись профессионалы, поэтому через несколько минут все, и нападавшие и обороняющиеся, были либо мертвы, либо ранены.
Стрельба утихла.
Из кустов выполз пес, осмотрел поле брани, потом неспешно затрусил к шалашу. На стоны раненых он внимания не обращал, подбежал к столику, на котором лежала тетрадь, взял ее в зубы, и так же не спеша, убежал в сторону Сестрорецка.
На вокзале Сестрорецка, среди возвращающихся в Финляндию моряков, сезонных рабочих и прочего люди стояли четверо мужчин.
Поезд на Гельсингфорс ожидался с минуту на минуту.
— Товарищ Эйно, — сказал один из мужчин. Говорил он с легкой картавостью. — Когда я собирал вещи, я не нашел одну тетрадку. Там кое-что важное, так что, когда мы уедем, вы не могли бы вернуться к нашему шалашу и поискать ее? И, если найдете, передать мне.
— Хорошо, Владимир Ильич, — ответил другой мужчина. Он говорил с очень сильным финским акцентом.
В этот момент раздалось рычание. Все повернулись.
За ними стоял большой пес, в зубах у него была тетрадка.
— Матёрый! — радостно воскликнул человек, которого звали Владимиром Ильичём. — Нашел-таки мою тетрадь. А мы сделали всё, как ты просил, то есть унесли ноги как можно быстрее.
Пес кивнул.
Человек бережно взял тетрадь, положил в свой вещевой мешок.
— Там какие-то звуки были, похожие на стрельбу, — задумчиво сказал один из мужчин. Его отличала пышная шевелюра. — Все в порядке?
— Все в порядке, товарищ Зиновьев, — сказал пёс. — Теперь все в абсолютном порядке.
Мужчины знали пса очень хорошо. Еще когда они жили в Швейцарии, он не раз пересекал всю Европу и даже линии фронта, неся в своем наспинном планшете из кожи самые важные указания заграничного руководства большевистской партии своим сторонникам в Российской Империи. И, наоборот, из России в Швейцарию.
— Матёрый, — Владимир Ильич потрепал пса за ухом, — Я должен извиниться перед тобой. Ты был прав, Малиновский все-таки оказался провокатором.
Пес вильнул хвостом. Прорычал:
— Ничего страшного. Это с любым может случиться.
Мужчина похлопал рукой по своему вещевому мешку.
— Я, собственно, об этом и писал в той тетради, что ты принес. Что после победы социальной революции и установления власти трудящихся не должно быть никаких тайных полиций, отдельных от рабочего класса. Что защита революции должна быть делом каждого, потому что полицейщина, даже в форме революционных Комитетов Общественной Безопасности по примеру французских якобинцев 93-го года, легко может выродиться в произвол отдельных лиц, спровоцировать ненужную жестокость и породить новых Фуше. Это будет архитрудно, особенно если свергнутые эксплуататорские классы окажут бешеное сопротивление. А они его окажут, обязательно окажут.
— Окажут, — согласился пёс. — Уже оказывают.
Показался поезд.
— Ты с нами? — спросил пса мужчина с пышной шевелюрой.
— Нет, мне в Петербург. Надо помогать товарищу Сталину — распропагандировать туземные части, особенно кавказцев. Чтобы перешли на нашу сторону, когда будем свергать Керенского.
— Привет Иосифу Виссарионовичу, — сказал мужчина.
— Передам, Григорий Евсеевич, — ответил пёс.
Подошел поезд. Мужчины сели в него, а пёс, не дожидаясь отхода состава, побежал по железнодорожной колее в сторону Петрограда.
Эпизод шестой: Гость
Продрав глаза, я страшно удивился. Потому что обычно меня будил Кот — во-первых, чтобы пободаться, во-вторых, чтобы на предмет поесть. На часах было девять, выходной, и на работу мне не надо, но Кота не было. Я даже немного испугался — нарушения в порядке Мироздания чаще всего означали что-то плохое: падение советского коммунизма, приход опергруппы ФСБ, дефолт, избрание Путина на очередной срок, еще один Майдан на Украине.
Не одеваясь, я пошел на кухню. И предчувствия меня не обманули. Кроме Кота на кухне сидело еще одно создание того же рода, только другого пола, то есть кошка. Кот смотрел на нее не отрываясь и с восхищением, словно Троцкий на входящую в устье Невы «Аврору».
— Э… — сказал я.
У меня с Котом соглашение. Как у всех леваков, его личная жизнь крайне бурная и запутанная. Это легко понять даже по объявлениям в нашей локальной сети, где постоянно предлагаются к раздаче котята знакомой, как зубная боль, окраски и с не менее знакомым, крайне наглым выражением мордочек.