А еще я слышал шепот, но не понимал, кто это говорит и что он говорит.
Потом все резко пропало и я снова сидел в подвале, а артефакт лежал передо мной.
Все смотрели на меня с удивлением.
— Что? — спросил я обеспокоенно. — Что-то не так?
— Дело в том, — сказал Шейх спокойно, — что вы вдруг стали излучать свет.
Все закивали в подтверждение.
— А еще сказали кое-что, — сказал пес Ворк.
— Что я сказал? — вздрогнул я, потому что это всегда неприятно, когда делаешь что-то, чего не помнишь.
— Скоро начнется, — сказала левая террористка фрау Мюллер. — Вы это повторили несколько раз: Скоро начнется. Скоро начнется. Скоро все и начнется.
Флешбэк седьмой: Кот Перманентный
Писатель наш получил известность, когда в середине 60-х в журнале «Юность» был опубликован его дебютный роман о молодых покорителях Севера. Тогда много выходило такой литературы, но писатель соединил в своем романе комсомольский пафос с техникой французского «нового романа», что было необычно и смело. Василий Аксенов, встретив писателя на каком-то литературном мероприятии, пожал ему руку, а Валентин Петрович Катаев написал о нем пару одобрительных строк в каком-то обзоре современной молодежной прозы. В общем, это был успех.
Следующий роман писатель создал для серии «Пламенные революционеры», взяв в качестве героя одного из руководителей Парижской коммуны. В столичных либеральных кругах к этому отнеслись с пониманием — «революционерами» и хорошими политиздатовскими за них гонорарами не брезговали и самые отъявленные вольнодумцы, зато в «Правде» писателя упомянули в самых похвальных выражениях, так что, когда он подал в Секретариат Союза писателей прошение о выезде в Париж для работы в тамошних библиотеках и вообще в местах парижской эмиграции Владимира Ильича Ленина, то, учитывая приближение столетней годовщины со дня рождения вождя мирового пролетариата, ему пошли навстречу. Хотя и сократили срок заграничной командировки с трех месяцев до одного: молод еще, чтобы так долго по заграницам околачиваться.
Писатель, однако, нисколько не расстроился, и очень скоро стало ясно, почему. Потому что уже на второй день своего пребывания во Франции, он в помещении маленькой русскоязычной газеты, издающейся еще со времен белой эмиграции, провел пресс-конференцию, на которой заявил, что выбрал свободу и просит у французов убежища от страшного советского коммунистического режима. Это были 60-е годы, до потока советских писателей и работников культуры, который пошел в начале 70-х, было далеко, поэтому случай с писателем вызвал некоторый шум по обе стороны океана и гневную статью в «Литературной газете» с красноречивым названием «Отщепенец». Еще, хотя об этом и не сообщили, в секретариате Союза Писателей один мелкий чиновник иностранной комиссии лишился партийного билета и отправился работать редактором в газету «Рыболовный флот».
Но писатель, даже если бы и узнал об этом, нисколько бы не расстроился. Потому что мечта всей его жизни — удрать из СССР, сбылась. СССР он ненавидел, кажется, с самого своего рождения, и порой сам удивлялся, почему эта страна так его бесит. А бесило его в ней все — от соседей-сограждан до ее идеологии и красных флагов. Особенно почему-то — красные флаги. Была у писателя на них аллергия. При этом, что особенно удивительно, и в школе, и учась в литературном институте, и сочиняя свои романы, он поразительным образом умел свою нелюбовь скрывать.
Но, наконец, его муки раздвоенного сознания закончились, и закончились самым что ни на есть удачным образом. Ему очень любезно предоставили необременительную работу в парижском филиале радиостанции «Свобода», которая заключалась в едких и язвительных комментариях к новостям культурной жизни бывшей Родины. На, пусть и скромную, но вполне хорошую зарплату, он снял небольшую квартиру-мансарду в Париже, и быт его очень быстро наладился. Тем более, что писатель человеком был нетребовательным, даже скромным, и того, что советский ад и бесконечный красный цвет остались позади, вполне хватало ему, чтобы чувствовать себя счастливым.