Самые маленькие обитатели побережья и островов озера Балхаш — пауки и насекомые — на день прячутся во всевозможные укрытия, проводят день в полусне. На ярком свету опасно, под солнцем очень жарко, на раскаленной земле спечешься.
На берег озера волны выбрасывают крупные куски скатанных корней тростника. Где-то на южном, низком, более илистом берегу беспокойные воды Балхаша размывают старые тростниковые крепи, долго их носят по воде, потом, выбросив на каменистый северный берег, катают их вперед и назад, придавая форму округлых цилиндров длиной до метра и более. Во время сильного шторма они, отброшенные далеко от воды, остаются лежать на берегу, иногда слегка прикрытые песком и щебнем.
Сегодня я решил основательно поворочать эти, как мы их назвали, «окатыши», посмотреть, кто под ними прячется. Обитателей тростниковых окатышей оказалось очень много, причем самых разных. Ближе к берегу на влажном песке под ними скрываются прибрежные уховертки. Задрав над собою клешни и размахивая ими, они молниеносно разбегаются во все стороны в поисках укрытия от жарких лучей солнца. Там, где почва более сухая, под окатышами прячутся уховертки темно-коричневые, почти черные с двумя пятнами на надкрыльях. Это уховертки Федченко. Они, неукоснительные ночные бродяги, на день собираются большими скоплениями по сотне особей или даже больше. Оба вида уховерток процветают там, где много комариков, самой легкой для них добычи. Здесь, на Балхаше, эти насекомые, считающиеся исключительно растительноядными, стали заядлыми потребителями животной пищи. Вместе с уховертками часты жуки-жужелицы и жуки-чернотелки. Еще дальше от берега под окатышами иногда спят фаланги и скорпионы. Оказавшись на свету, фаланга угрожающе подскакивает, поскрипывая своими острыми челюстями, потом мчится искать тень. Если вокруг голая земля, фаланга мчится прямо на меня, я отбегаю в сторону, но она как бы продолжает меня преследовать. Тот, кто не знает в чем дело, невольно испугается. Фаланге же нужен хотя бы кусочек тени, в которой можно было бы укрыться от солнца и горячей нагретой земли, а человека она воспринимает как неодушевленный предмет.
Скорпион спит крепко и не сразу пробуждается. Очнувшись, проявляет неожиданную прыть и, подняв над собой хвост с ядоносной иглой на конце, также спешит куда-нибудь скрыться.
Однажды из-под перевернутого валиком тростника выскочили два птенчика-пуховичка чайки-крачки. Под одним окатышем было пять маленьких ярко-розовых комочков, каждый не более полутора сантиметров. Комочки вяло ворочались. Мельком взглянув на неведомые существа, я опешил от неожиданности: никогда не видел таких необычных созданий, не мог понять, кто они такие. Так получилось из-за того, что я настроился на поиски насекомых и паукообразных. Приглядевшись, я узнал в розовых крошечных комочках новорожденных и еще слепых мышат.
И еще много других обитателей берегов озера Балхаш прячется на ночь под гостеприимные окатыши.
В пустыне уже в мае бывают такие жаркие дни, что все живое прячется в спасительную тень. В жару горячий чай утоляет жажду и, вызывая испарину, охлаждает тело. Наши запасы воды иссякли, дел предстояло еще немало, каждая кружка воды была на учете, поэтому горячий чай казался роскошью. В такое время у нас объявились неожиданные гости: маленькие комарики-галлицы, из-за личинок которых появляются различные наросты на растениях. Покружившись над кружкой, они садились на ее край и с жадностью утоляли жажду сладкой водой. Их тоненькие и длинные узловатые усики с нежными завитками волосков трепетали в воздухе, как бы пытаясь уловить различные запахи, а иногда одна из длинных ног быстро вздрагивала. Так и пили мы чай вместе с галлицами.
Это чаепитие напомнило одну из давних велосипедных экскурсий по Казахстану. Загрузив багажник спальным мешком, пологом и продуктами, я тронулся в путь, намереваясь добраться в тот же день до озера Сорбулак. Судя по карте, до него было около пятидесяти километров.
В безлюдной пустыне дорог множество, и каждый развилок вызывал сомнения и раздумья. Больше доверяя компасу, я продолжал путь.
Через несколько часов на горизонте появилось странное белое зарево. Уж не там ли Сорбулак? Свернув с дороги, я пошел целиною по направлению к нему, лавируя между кустиками терескена и верблюжьей колючки. Еще час пути, и открылась обширная впадина диаметром километров десять, искрившаяся белой солью. Кое-где по ней разгуливали легкие смерчи, поднимая в воздух белую пыль. Впадину пересекала казавшаяся на белом фоне черной узенькая полоска воды, окаймленная реденькими тростниками. При моем приближении с нее снялась стайка уток.