Змеям и ящерицам, как и насекомым, тоже плохо от утренней свежести. Песчаный удав выбрался наверх и, чтобы скорее согреться, стал совсем плоским и широким. Как только он умеет так делать? Милая ящерица, такырная круглоголовка, еще с вечера приготовилась встретить солнце. Забралась на восточную сторону камешка и, как только лучи солнца побежали по пустыне, окрасив ее в розовые тона, сразу же, как и удав, расплющила тело, прижалась к камешку, застыла как изваяние.
Плохо, когда слишком много тепла источает солнце. Плохо, когда его не хватает, холодно. Вот и приходится по-разному изощряться в жару и прохладу.
Солнце склонилось к пыльному горизонту пустыни, и сухой, резкий ветер стал стихать. Желтым выгоревшим холмам будто нет конца, и синяя полоска гор впереди почти не приблизилась. До воды далеко, сегодня до нее не добраться, и стоит ли себя мучить. В коляске мотоцикла лежит дыня — последнее, что осталось от продуктов. Сколько раз сегодня вечером хотелось съесть эту соблазнительную дыню, почему себе не позволить эту маленькую роскошь, если завтра конец пути.
Я сворачиваю с дороги в небольшую ложбинку с едва заметной полоской растительности по ее середине: уж если есть дыню, то так, чтобы покормить ее семенами муравьев-жнецов.
Жнецов здесь сколько угодно. На голой земле с жалкими растениями отлично видны их гнезда среди кучек шелухи от зерен когда-то собранного урожая. У входа, сверкая гладким одеянием, толпятся черно-красные муравьи. Им нечего делать. Дождей выпало мало, пустыня прежде времени выгорела, урожая нет. Тяжелый год.
Нож легко входит в мягкую дыню, на пальцы пролилась капля сладкого сока. Как он дорог, когда фляжка из-под воды давно опорожнена и так сильно хочется пить.
Кучку семян я положил возле входа в муравейник. Рядом с ней одну за другой пристроил дынные корки. Среди муравьев тотчас же возникает суматоха, один за другим подаются сигналы тревоги, из узкого подземного ходя ручьем выливается кучка муравьев. Они мигом все обсели, жадно впились в остатки дыни, сосут влагу.
Небольшие, продолговатые, в очень прочном панцире жуки-чернотелки часто крутятся возле гнезд жнецов. Они ковыряются в шелухе, что-то там находят съедобное. Что делать, если пустыня такая голая в этом году! Иногда муравьи бросаются на чернотелок. Не нравятся им посторонние возле их жилища. Но жуки вооружены мощной броней, ничего им не делается. Сейчас же оставили шелуху, отлично сообразили, отчего у муравьев переполох, и тоже обсели дынные корки.
Муравьи соседних муравейников всегда следят друг за другом. Весть о богатой добыче быстро дошла до ближнего гнезда жнецов, и добрый десяток смельчаков вторгся в чужие владения. Но возле каждого чужака кольцом собираются хозяева гнезда и один за другим награждают непрошеных гостей ударами челюстей.
Чужаки уступать не собираются: они умелые охотники и в таких переделках бывали не раз. Несмотря на усиленную охрану, кое-кто из них уже подобрался к дынным коркам, впился в них челюстями.
А вот и еще гость! Я вижу его издалека. Большой кургузый жук-чернотелка, весь в крохотных острых шипах, расположенных продольными рядками. Он, без сомнения, учуял издалека еду и добрался до нее по пахучим струйкам, текущим по ветру.
Кургузой чернотелке нелегко. Она не привыкла к нападению муравьев и вздрагивает от каждого удара их челюстей, но упорно добивается своего места у общего стола и вот уже рвет сочную ткань. А потом еще появляются такие же кургузые чернотелки.
Сколько сразу собралось сотрапезников! Кургузых чернотелок около десяти, узкотелых чернотелок десятка три, а муравьев — да разве их сосчитаешь! Наверное, несколько тысяч. Вся земля от них почернела. Но жаркий, сухой и предательский ветер сушит дынные корки, и они одна за другой скрючиваются скобочками. Все равно ужин вышел на славу, и все остались им довольны!
В горах Тянь-Шаня везде уклон, нет ровного местечка, поэтому воде негде задержаться, и она сбегает вниз. Здесь нет луж, никогда не бывает и комаров: негде им выплодиться. Но по склону крутого ущелья зигзагами провели дорогу, и на ее ровной поверхности, на выбоинах от колес машин, после дождей появились лужи. Одна, самая большая, никогда не просыхала, так как дожди доливали все время в нее воду. Дорога глухая, едва ли раз в неделю по ней прогудит грузовик и взмутит лужу.
Насекомые — жители гор, они никогда не встречались со стоячей водой, и не знают, насколько она опасна. Поэтому лужа оказалась для них чем-то вроде ловушки. В ней я нашел целую коллекцию утонувших и тонущих. Распластав в стороны крылья, лежали бабочки, а вокруг каждой на воде расплылся ореол нежной пленки из тончайших чешуек, упавших с тела. Плавали самые разнообразные мухи. Раскрыли крылья клопы. Жук-бронзовка, как он оплошал, такой большой, затонул у самого берега, вытянув вниз ноги. Черная крошечная пчелка не сдавалась, изо всех сил гребла и освободилась из плена.