Что-то было, что-то есть между этой женщиной, теперь-то уродиной, и нечестивцем Бируни, какая-то тайна сокровенная. Стоит только гордецу ученому попасть в трудное положение, колдунья тут как тут, берет его под свое покровительство. Вот и недавно этот нечестивый мавляна брошен был — гневом султана — не куда-нибудь, а в «крепость гнева», самое страшное из подземелий Газны, но и оттуда коварная баба высвободила его. Высвободила и, как стало известно, в сопровождении мушрифа собственного послала встретить «великого исцелителя»… Она и другого возмутителя спокойствия, Маликула шараба, смогла увести от заслуженного наказания. Пустила в ход юркого Абу Насра Мишкана, прозванного во дворце «хитрой мышью». Слава аллаху, доносчики главного визиря оказались проворнее, чем доносчики колдуньи. Ее удар мы упредили. Всех, кто мог бы доказать, что в Газну прибыл лже-Ибн Сина, — всех их снова бросили в тюрьму. Остался один-единственный, кто знает правду. Это и есть вероотступник Бируни.
Послышались шаги в коридоре. В комнатке появился Абул Хасанак. Глаза его тревожно блестели.
— Где… старая ведьма? Ушла?
— Ушла!
— Слава аллаху! — заулыбался Абул Хасанак. Но, встретив суровый взгляд, немо вопрошающий сообщника о том, почему к другому сообщнику проявлена несправедливость, заюлил: — Простите меня, мой благодетель, но я не виноват… Таково было желание достопочтенного Ибн Сины!
— Не будем говорить о великом исцелителе. Как чувствует себя повелитель?
— Повелитель здоров как жеребец!
— Как жеребец?
— Истинно так! Он возжелал вина и луноликую красотку… Скоро в зале совета соберутся певцы, и музыканты, и девушки из гарема.
— Сейчас не время шутить, визирь.
— Но я не шучу… Какие тут шутки… — Абул Хасанак заулыбался и зашептал на ухо Али Гарибу, мешая слова с винным запахом: — Этот чудо-лекарь… вы его нашли… совсем не лже-Ибн Сина, господин главный визирь, нет, он-то и есть настоящий… я так думаю… потому что нет болезни, которую он не излечил бы! Пусть аллах меня простит, но чудо-лекарь может, наверное, и мертвеца оживить!.. Не верите? Тогда идите за мной, господин!
Абул Хасанак и Али Гариб прошли в приемную, оттуда в пустую опочивальню, а из опочивальни в зал, где султан обычно собирал на совет приближенных.
В просторном зале пока никого не было… так сначала показалось Али Гарибу. Но нет, в почетном углу — там, где обычно стоял трон, — соорудили низкий деревянный настил, весь в багрово-красных коврах, поверх которых положены были грудой шелковые одеяла. А на одеялах сидел, подоткнув под бока белые пуховые подушки… повелитель, султан Махмуд. С правой от султана стороны, поджав под себя ноги, примостился «чудо-лекарь» в дорогом полосатом халате, в темно-синей бархатной тюбетейке, на которую намотана серебристая чалма. Слева от султана — шах поэтов Унсури.
Перед всеми ними на скатерти расставлены перепелиные шашлыки, жаркое, сласти всякие, фисташки, орехи, — разноцветная посуда блестит, хрустальные бокалы сверкают, розовая вода, шербет и алое вино в них искрятся.
В четырех углах зала заседаний — заметил еще Али Гариб — из крупных четырех сапфировых чаш вились тонкие синеватые дымки: пахло амброй и мускусом, арчой и базиликом, и еще чем-то, приятным и возбуждающим.
-. Султан увидел своего главного визиря. Прикрыл глаза опухшими веками.
— Кажется, к нам прибыл главный визирь? Хвала, хвала ему… Такие, как ты, — султан открыл глаза, зло воззрился на Али Гариба, — такие, на которых я опирался, рыли, оказывается, мне могилу, шили саван! А вот создатель не пожалел своей милости, послал к нам великого исцелителя… господина Ибн Сину!
Султан по-прежнему выглядел плохо, но в высохшем, тощем теле его чувствовалось что-то прежнее, грозное, и его раскосые глаза, что вчера еще затухали, подобно лампадке, в которой кончалось масло, сегодня горели, как только-только початая свеча.
Али Гариб, весь в холодном поту, опустился на колени перед настилом. Сказал, однако, ясно, с нажимом:
— Слава аллаху, молитвы наши дошли до всемогущего создателя! Творец сущего послал нам господина Ибн Сину, да изгонит он все наши недуги, повелитель! Да сгинут все недруги ваши, десница аллаха на земле!
— Встань, встань, Али Гариб! Наступил счастливый миг, когда ты сможешь доказать нам свою преданность!
Али Гариб несмело поднялся с колен, осторожно присел на край настила. Зоркий, заметил при этом, как помолодевший (бороду подровнял) Унсури исподтишка подмигнул Абул Хасанаку.