Блюдя осторожность, быстро собрались, поскакали в город. Сначала примчались во дворец особо шустрые слуги. Раньше главного визиря. Предупредили привратника. Тайность была соблюдена, их, кажется, никто не увидел. Дворецкий провел господина — а вместе с ним и Пири Букри — не парадным входом, а одним из боковых, и, против обычного, не на второй ярус, а в подвальные помещения, о которых мало кто во дворце и знал.
Помещение, куда они прибыли, состояло из двух комнат, соединенных между собой. И та, и другая комнаты были убраны по-нищенски бедно. В первой, в углу, приткнулось ветхое кресло, зато на полу во второй расстелили большой мягкий ковер, а на середину выставили восьмигранный столик на низких ножках, принесли и подносы с едой, довольно изысканной.
Значит, кого-то предстояло встретить.
Главный визирь снял с себя скромный черный чекмень и повесил его на крюк в стене, скинул и поношенную меховую шапку, вместо нее водрузил на голову бархатную тюбетейку с узором цветка персика. Вот и все приготовления.
Заложив руки за спину, Али Гариб стал ходить из угла в угол, а Пири Букри, сложив руки на груди, водил за ним глазами, что излучали преданность. Говорить не решался. Был похож на пса, который ждет кости от хозяина, но — вот беда! — хозяин, отягощенный собственными заботами, видно, напрочь забыл о своем верном псе.
Главный визирь за две недели сидения за стенами Кухандиза сильно похудел, его обычно красненькое, как спелое яблочко, лицо посерело и осунулось: глаза-бусинки впали: короткая бурая шея утончилась так, что под подбородком, будто у старого индюка, повисли длинные складки кожи.
Пири Букри пребывал в растерянности: то ли продолжить рассказ о собственных невзгодах, то ли выразить сочувствие господину, то ли попросту молчать и стоять столбом, ожидая приказов.
Снаружи послышались легкие торопливые шаги, дверь распахнулась — в комнату вошла Хатли-бегим.
Вместо обычного черного платья на ней было красное бархатное, поверх платья — халат с короткими рукавами, обшитыми, как и ворот, желтой шелковой бахромой: кисейный розовый платок, чтоб закрывать лицо, небрежно откинут назад.
Хатли-бегим посмотрела сначала на главного визиря — тот остановился посреди комнаты, склонив голову, затем на Пири Букри, так и прилипшего к стенке у входа. Тонкие губы женщины раздвинулись в злой улыбке:
— А, почтенный жених! Ну, так смог ты взнуздать кобылку свою или до сих пор не сумел?
«Ядовита, словно гадюка», — подумал Пири Букри и суетливо поклонился, загримасничал:
— Ах, госпожа… Истину изволили сказать, словно в воду глядите. Так что ж делать? Молода она…
— Она-то молода, а ты, ежели правду сказать, — мямля. Попроси — пришлю надзирательницу из гарема султанского. Они не таких еще взнуздывали. Приведут к тебе, а хочешь, и тебя посадят на твою… брыкающуюся… научат джигитовать.
— Вечно благодарен вам буду, госпожа! — хихикнул Пири Букри и торопливо сунул руку за пазуху. — Ваш покорный слуга приготовил небольшой подарок для великодушной госпожи. Позвольте…
Резким движением руки Хатли-бегим остановила горбуна:
— Сейчас не до подарков. Есть вещи поважней в сто раз. А ну, выйди-ка отсюда, жених!
Конечно, Пири Букри выскочил в смежную комнату и, конечно, оставил дверь за собой слегка приоткрытой. Донесся властный и разгневанный голос Хатли-бегим (она и не думала шептать!):
— Натворил подлых дел, а потом затаился как мышь, так, что ли, господин главный визирь?!
А вот Али Гариб бормотал так, что прислушивайся не прислушивайся — ничего нельзя было разобрать.
Снова нетерпеливый громкий голос Хатли-бегим:
— Довольно! Оставьте свои слезы и стенанья! Не я нашла этого проходимца! Его нашли вы, господин главный визирь! И это вы, вы, трусливое ничтожество, столько лет прослужили моему брату, султану Махмуду! И кем — главным визирем! Да что же вы за главный визирь, если у вас не хватает ни ума, ни смелости убрать с дороги этого женоподобного красавчика?
Видно, Али Гариб подошел к двери и плотно ее закрыл — больше ничего не стало слышно из-за стенки.
Пири Букри всегда пытался узнать тайны, любые, про любого человека, в другое время он и здесь в стенку бы врос, но сейчас его душу грызла обида: волоча ноги, поплелся он к старому креслу и плюхнулся в него. «Ах, змея проклятая, язык бы тебе вырвать! Ведь прямо в сердце ударила ядовитыми своими словами!»
Больше месяца прошло, как нукеры Хатли-бегим выкрали Садаф-биби и тайно доставили ее к нему домой. Бесценного камня халифа Гаруна-ар-Рашида ради Садаф-биби не пожалел он, Пири Букри. Приобрел еще дом рядом со своей лавкой, украсил его не хуже дворца Али Гариба. Привел девушку в этот прекрасный дом, приставил к ней пожилую служанку. Вырядил ее с головы до пят в редкостные наряды. Открыл сундуки, спрятанные в глубоком подвале, вынул оттуда украшения для нее. В уши Садаф-биби продел золотые серьги, и на руки, и даже на ноги — по-индийски — надел золотые браслеты.