В самых людных местах на базарах, в самых посещаемых лавках рассказывают про эти и подобные чудеса слуги чудо-лекаря Ибн Сины, а сам врачеватель, то бишь Шахвани, весь в синем — и халат суконный, и колпак, который носят врачеватели, — с «Аль-Каноном», стоящим дороже золота, в руках, важно восседает в это время в покоях, богато убранных покоях, предоставленных ему очередным богатеем-доброхотом для приема больных. Длинным-длинна очередь у двери. Закрыв глаза, с гордой, недоступной улыбкой на лице сидит он: робея, входят по одному недужные. Врачеватель держит свою благословенную руку на запястье больного, вслушиваясь в биения тока крови, или прикладывает ухо к животу и к груди — что-то хрипит там не так, как у здорового: ну, а затем мудрец обращается к еще одному шустрому прислужнику своему: открывай-ка заветный сундук с травами. Если заходит к врачевателю перс, то врачеватель травы называет по-тюркски: если тюрк, — то по-персидски или, еще лучше, еще непонятней, — по-арабски. Сие сильно действует на больных, увеличивая и без того безграничное почтение к великому целителю.
В большинстве случаев травы, предписываемые Шахвани, оказывали неплохое воздействие, и разговоры о том множились и множились. За бедными и небогатыми к Шилкиму потянулись и важные господа: придешь на поклон, коль занедужишь. Ну, а вместе с поклоном…
Увы, как раз динары и халаты, наполнившие сундуки мошенников, в конце концов навлекли беду. Так ведь и бывает. Жадность неуемна и чревата бедами.
Однажды из-за денег между Шахвани и одноглазым вспыхнула серьезная распря.
— Верно говоришь: есть тут и твоя доля, шайтан одноглазый! — кричал Шахвани. — Но свою долю ты ведь получаешь от меня, так и скажи спасибо! А ты еще захотел? Долю увеличить? А почему? Кому вы все обязаны? Не мне ли, исцелителю недужных?
Одноглазый дервиш рассмеялся язвительно:
— Целитель великий! Неужто и сам поверил, что ты Ибн Сина?! Упрямый ишак не слушается хозяина. Забыл, кто тебя сделал великим исцелителем, а?
Не предполагал одноглазый, что нанятый им на базаре Хурмитана ишак превратится в шакала, не предполагал. И вот, возвращаясь как-то с караваном из благословенного Гургана в священную Бухару, Шахвани велел своим шустрым молодцам (а число их росло) схватить «одноглазого шайтана», связать по рукам-ногам и незаметно «оставить» средь сыпучих барханов под палящим солнцем.
Так и поступили, упокой аллах душу хитроумного дервиша в садах своих райских…
Да, Шахвани вернулся тогда в родную Бухару с большим богатством! Ушел из Бухары в нищенском рубище, через пятнадцать лет возвратился — большой караван товаров, больше десятка слуг, готовых на все ради господина, наложницы для удовольствий, многие-многие хурджуны, полные денег и каменьев высокоценных… Конечно, Шилким вернул свои сады в Джуи Мулиён и, как некогда отец Абу Файсал, удостоился вступления в круг дворцовых лекарей! Правда, в Бухаре он не решился называть себя Ибн Синой. Но в том и не было особой надобности.
Довольно скоро стал он приближенным лекарем правителя Бухары, эмира Алитегина. Превзошел отца по части и богатств, и почестей.
К несчастью, несколько лет назад нагрянул в Бухару могущественный Махмуд Газнийский, нагрянул с множеством боевых слонов и бесчисленным войском. И надежда и опора, эмир Алитегин сбежал, оставив и священную Бухару, и все свои богатства. Не смог даже прихватить гарем с младшей любимой женой. И любимую дочь бросил на произвол судьбы. И тысячи голов скота. Шахвани побежал вслед, несколько сундуков и несколько юных невольниц из его имущества тоже достались победителям.
Но не беда. Правду говорят: «Была бы цела голова, шапка найдется». Султан Махмуд покинул земли благословенной Бухары, разорив их, как ему хотелось. Алитегин возвратился — данником султана — на трон. Данник-то данник, но он вновь восстановил свое богатство. И Шахвани с ним — новые сундуки с золотом и новые невольницы вместо старых. Единственное, что Алитегин потерял, не смог восстановить, забрав у своих покорных подданных, — так это прежних размеров свой гарем, так и оставшийся добычей султана. Не смог вернуть он и свою любимую младшую жену и любимую дочь. Ну, да что-то ведь теряется в потрясениях сего подлунного мира, хотя надо и правду сказать: эмир не раз отправлял послов в Газну, обещая султану взамен дочери и жены женщин куда красивей, однако Махмуд не захотел отдать обратно двух пленниц. И всякий раз, когда послы возвращались из Газны ни с чем, ревел эмир Алитегин, словно тигр в клетке. Кричал, что соберет войско и пойдет походом против султана Махмуда. Но, придя в себя, вспоминал, как содрогалась земля Бухары под тяжелыми боевыми слонами, как содрогались небеса от их трубного рева, вспоминал блеск копий и сабель, развевающиеся знамена бесчисленного воинства султанского и благоразумно умолкал.