– Алёша, что бы там ни случилось, всё обойдётся,– она крепко держала меня в объятиях, потом отвела в спальню, уложила в кровать.
Как ни странно, ничего не случилось, и я задремал. Мама смотрела телевизор в гостиной. Когда тревожная дрёма окончательно меня покинула, я обнаружил, что миски нет, зато есть мягкая подушка, плед и стопка чистой одежды ждёт на комоде. Голова кружилась, истерзанное тело ныло страшно. Я не мог сориентироваться во времени, но было ещё светло, возможно, прошло двадцать-тридцать минут с моего визита сюда. Раны и ссадины требовали срочных мер. Я попытался встать, сразу стало дурно, я уселся обратно на кровать. Дурнота усилилась. «Похоже на сотряс»,– горько подумал я. Превозмогая недуг, я встал, шатаясь, пошлепал на кухню к аптечке. Мама заметила меня, спешно подошла:
– Как самочувствие?
– Не очень.
– Что ищешь? Зелёнку? Давай помогу.
– От тошноты есть?
– Ох ты, родненький, сейчас посмотрю, было вроде… Врача надо, Алёш.
– Не надо, мам!
– Иди ложись, принесу всё.
Я понимал, что дальше куда-то бежать скрываться я не в состоянии. Я увидел возле плиты свёрток фольги для запекания, взял его и перемотал голову.
– Ты чего, Лёш? Надо ж бинтами, а не этим, – мама потянулась снять с меня «защиту», я отстранился, чуть при этом не упав. – Осторожно, господи! Пойдем, ты ляжешь, я врача знакомого вызову, – она опять попыталась снять с меня фольгу, я застонал:
– Пожалуйста, остааааь! Так не тошнит…
– Ну хорошо, хорошо, ложись скорее.
Мы прошли в спальню, проходя мимо старых шкафов со стеклянными дверцами, я заметил череду фотографий отца, на них он ещё молодой, то в белой рубашке возле шикарного «кадиллака», то в каком-то заграничном отеле, в бассейне, а тут он в пабе, а здесь на горнолыжном курорте…
– А что, отец бывал заграницей?
– Ну конечно бывал, он же работал там, – невозмутимо ответила мама.
– Как работал там? Он же в институте работал, – я был в смятении, хоть меня кружило и покачивало, но память оставалась на месте.
– Да садись ты! И сними наконец этот плащ идиотский, вот бельё, переоденься, – она достала зелёнку и ватные палочки. – Сейчас люди придут, хоть немного на человека стань похож.
Я промямлил:
– Хорошо, хорошо.
С трудом оделся, лёг, мама начала замазывать мне раны, но боли я не чувствовал, всё будто онемело, и мысли формулировать было всё труднее.
– Откуда… у отца… была такая машина?
– Я же сказала, он работал там, был успешным, работящим, вот и заработал на такую жизнь.
– Но… он же был… военным…
– Каким ещё военным, Лёш? Ты память потерял… Тебе в больницу надо, Лёша, срочно. Что ты мне рассказывал сегодня, помнишь?
– Я не рассказывал…
– Что ты с Ленкой поссорился и с балкона спрыгнул, так?
– Я не говорил такого.
– Ну, конечно, говорил… Потом головой ушибся, бедненький мой, теперь путаешь выдумки с реальностью.
Раздался дверной звонок. Мама впустила гостей, они шумно прошли ко мне, это были врачи, их была целая толпа. Скучились вокруг меня, все в масках, один с чемоданчиком. Мамой был почётно предоставлен стул тому, что с чемоданчиком. Он присел напротив, хмуро на меня посмотрел и сказал:
– Откройте рот, покажите язык.
Рот сам открылся, язык вывалился наружу, всё было сделано не мной, а кем-то или чем-то извне. Врач, охая, закачал головой, извлёк из чемодана фонарик, стал поочередно раскрывать мне глаза, светить туда подолгу, охать, повторять «мммдэ». Я не мог шевельнуться, был абсолютно скован, неизведанная сила держала меня, замедляя мысли, нарушив связь мозга с телом, которое мне больше не принадлежало. Врач повернулся к заплаканной матери:
– Требуется немедленная госпитализация, состояние пациента крайне тяжелое… Вы бы вещи собрали ему, самое необходимое…
– Конечно, конечно, всё готово, – проговорила она.
– Так, – он вздохнул, обратившись к одному из врачей. – Подготовьте пациента.
Я не видел, что стал делать врач, стоявший в стороне, смотрел я только в потолок, но мне было страшно, безумно страшно, откуда мог взяться этот страх, когда все чувства были отключены, непонятно совершенно. Главный врач опять нахмурился и потянулся к моей голове:
– А это у нас что? Защита, что ли? – он снял с меня фольгу, я заметил, что это вовсе не фольга, а простая тряпка, врач брезгливо отдал её матери. Та со словами «Ой, не могу смотреть» вышла из комнаты.
Тем временем над моей правой рукой склонилась фигура, держа в своей шприц. Внезапно на всех полетели осколки стекла, я почувствовал, что могу шевелить пальцами ног и рук, а также поворачивать голову, мысли заработали чуть быстрее. Пока врачи отряхивались, я повернулся к окну и увидел большой металлический крюк, разбивший стекло и зацепившийся прочно за стену под подоконником, крюк тянул трос, по которому в квартиру поднимались новые гости. На улице слышались крики, визг тормозов, даже выстрелы. Главный врач заорал, тут же сорвав голос: