– Скажи им, чтоб готовились!
– Как?
– Скажи им!
– Готовились к чему?
Догер замахал локтями, изображая крылья. Я не знал, как сказать, раздался новый грохот, и снова волной нас окатило, я машинально, чтобы не упасть с воробья, сунул руки под перья, почувствовав тепло воробьиного тела, и вдруг по моим рукам пошла судорога, она распространилась на всё мое тело, и меня начало трясти, как при эпилепсии, а откуда-то из низа живота через рот вылетали новые звуки, издаваемые не моим голосом, я не мог сам понять, что я выкрикиваю, меня наполняло на сей раз что-то исходящее не снаружи, как при внушателях, а изнутри, с низа живота. Я сосредоточился на мысли о взлёте, и, кажется, именно эта мысль, преобразуясь в птичий язык, покидала гортань. И мы взлетели. Мощное тело птицы чуть не стряхнуло меня, но руки, погружённые под перья, словно примагнитились к телу. Я обернулся, все летели за мной вслед, под нами осталась залитая водой крыша, по которой рыскали ряженые агенты. Но вспорхнувшую стайку они упустили из виду. Тепло воробья согревало, и под холодными потоками воздуха я не мёрз, хоть и весь был мокрый.
– Чивин! – крикнул Артур.
– Да!
– Скажи им, чтобы летели на северную свалку.
Я сосредоточился, мысль переходила по рукам к воробью через его тепло, и, наверное, он понимал меня и так, но внезапно я крикнул и тут же понял, что я не крикнул, а чирикнул. Мы свернули. Я прижался к птичке, стараясь не смотреть вниз, с меня снова закапала кровь, меня поташнивало, я упёрся в испачканные перья и, не закрывая глаз, смотрел в одну точку, но, несмотря на боль и дурноту, тепло птицы помогало держаться. Меня догоняли мои товарищи, они смотрелись красиво, полулюди, полусобаки в военных формах, летящие на огромных воробьях по чистому синему небу, пронзённому золотистыми нитями заходящего солнца. Мы подлетали к верхнему краю свалки, облетели её, снижаясь, потом вдруг оказались на земле, я даже не успел заметить процесс посадки. Артур подошёл ко мне, я вздрогнул, оторвавшись от дрёмы, он тяжело смотрел на меня.
– Артур, – виновато залепетал я, – кажется, я задремал…
– Вспомнил язык предков. Молодец. Как себя чувствуешь?
– Слабость какая-то…
– У тебя кровь.
– Да… знаю.
– Идём, надо спешить.
Он достал свой чудо-уменьшитель, снова крутанул ручку, стекло стало стремительно вырастать, он, как в воду, нырнул на ту сторону, раскручивающаяся лупа упала на ладонь великана, дальше всё по тому же сценарию, но в обратную сторону, мы выходили из уменьшенного состояния, перешагивая кольцо ободка. Вокруг была знакомая обстановка. Воробьи зачирикали у моих босых ног, затем улетели. На свалке кипела жизнь, я увидел четыре крупнокалиберных орудия, торчащих из середины мусорной горы, они были нацелены на башню. По одной из пушек блуждал местный житель, в руках молоток и деревянный ящик. Толпы нагих волосатых мужчин и женщин рассекали взад-вперёд с вёдрами, инструментами, компьютерными платами, пучками проводов и многим другим. У одной из женщин было шесть грудей. Я не был удивлён. Догер махнул мне, они заходили в будку Артура. Я поспешил к ним. Мы встали вокруг деревянного круглого стола, в углу аскетично обставленной комнаты стоял желтый картотечный шкаф. Один из парней достал из-под стола бутыль с водой, разлил по чашкам, Артур подняв свою, сказал:
– Рви погиб не зря. Мы знаем, чтобы изменить ход вещей, надо менять рисунок, и каждому стоит решить, какой частью рисунка он станет. Возможно, очень скоро одним придётся погибнуть, и это будет необходимо, другим придётся остаться, и это будет ничуть не легче, но каждый из нас – это часть, неотделимая часть. За тебя, брат, – на этих словах он опустил глаза, мы осушили чашки, затем уселись на пластиковые стулья. После длительной паузы Артур произнёс, обращаясь ко мне: – Дорого приходится платить за глупость.
Я молчал, мне было не подобрать слов, я осознавал, что виновен в смерти товарища.
– Осталось не так много времени, – продолжал он. – Ты должен успеть.
– Будет штурм? Я отлежусь немного и встану в строй. Я не подведу.