Мы были подготовлены жестокостью по отношению к себе, жестокостью как нормой жизни.
Мы оказались готовыми к войне более, чем кто-либо. Готовыми своим опытом, о чем сами долго не догадывались.
Коронная фраза
У нас был парторг роты, сержант, родом из заволжских степей, мужик довольно корявый, но очень дисциплинированный. Вообще-то он занимал должность командира отделения, а парторгом числился внештатно, дополнительно. Штатных без него хватало: начальник политотдела бригады, майор; замполит батальона, капитан… А имелись ли члены партии в роте (кроме парторга), я даже не знаю. На него никто и внимания не обращал.
Но порой, когда ротный или взводный коротко говорили о дисциплине или необходимости повышать боевую выучку, он тоже обязательно встревал.
Я давно заметил, что почти у всех политработников различных уровней имеется в речи своя изюминка, коронная фраза. Вот и у нашего тоже. Ее уже обязательно ждали:
– Товарищ Сталин сказал, командир батальона сказал, а я подчеркиваю.
Вот так. Потом он где-то отпал, исчез незаметно, – как это бывает на войне.
Хрущев и Шепилов
В рецензии на книгу Д. Шепилова “Непримкнувший” П. Безобразов говорит: “…Шепилов уверенно утверждает, что Хрущев практически не умел писать, в лучшем случае мог коряво расписаться. Похоже на правду”.
Я тоже верю. Не отсюда ли хрущевская безумная идея языковой реформы?
Генсеки
В периоды, когда что-либо у нас не клеится, мы зачастую пытаемся компенсировать это высокими словами, изысканными наименованиями и терминами. В хоккее у нас суперлига. Высшей уже мало – супер! В Российском футбольном союзе – генеральный секретарь. Такая же должность в Российском Пен-клубе.
Но ведь даже Хрущев не был Генеральным, а всего лишь первым.
Псевдоцитирование
Недавно я прочитал рецензию на книгу современного стихотворца. Рецензия хорошая, не в смысле того, что “положительная”, это само собой, а просто хорошо, даже изящно написана.
Я позвонил критику, автору отзыва, и сказал ему об этом. Он был доволен. Но, знаешь, добавил я, изъян в рецензии все же есть, и весьма существенный. Он в приведенных цитатах, которые скорее сгодились бы для статьи сугубо отрицательной, даже разгромной.
Критик молодец, он оценил мою наблюдательность и весело, хотя и слегка виновато, смеялся.
Стихотворец же, не подозревавший о нашем разговоре, разумеется, остался глубоко удовлетворенным.
Так вот, я претендую на введение нового термина: псевдоцитирование. Осмотритесь: сейчас это весьма актуально.
Надпись на книге
У писателей принято дарить друг другу свои книги. И я многим дарил, и мне вручали или присылали. И ровесники, и старшие, а позднее и младшие коллеги. Назову только нескольких, из тех, кого уже нет на свете: Ю. Олеша, В. Некрасов, С. Бонди, В. Шаламов, В. Катаев, Я. Смеляков, Л. Мартынов, Ю. Трифонов, Б. Окуджава, Е. Винокуров, Б. Слуцкий, В. Соколов, В. Тушнова, Ю. Друнина, В. Берестов… Разумеется, все с надписями, часто весьма лестными.
Немало и книг ныне здравствующих авторов. Вот одна из них. На ней начертано: “В знак солдатской нашей человеку чьи песни стали нам а также взгляды и чем дальше тем надежней потому что любовь она на деле да еще талант не стареющий, вот!” На все про все одна запятая и одни восклицательный знак. Но дело, понятно, не в этом. Неужели даритель был настолько неконтролируемо пьян? На него не похоже. Нет, это откровенная, весьма тщательная имитация. Автор в меру возможностей изображает сильно нетрезвого, не сильно грамотного, но исключительно доброжелательного старого друга. Подпись гласит: Д. Гранин. 90.
Коктебельское остроумие
М. Светлов, проходя мимо женского пляжа:
– Тела давно минувших дней…
М. Дудин – мимо мужского:
– Им под тентом хорошо…
Новая страна
Совершенно новая страна со старыми названиями – городов, улиц и площадей (после почти повсеместного обратного переименования).
Мы неожиданно оказались ее жителями.
Часть 4 (2009)
***
Чем отличается казарма от Храма? В казарме все находятся вместе, а в Храме каждый наедине с Богом.
***
Известная актриса (но не настолько, чтобы я запомнил ее имя), выступая в передаче Малахова, прокричала: “Я глубоко верующий человек!..”. Это неприлично. Верующий не должен выставляться, быть нескромным, поучать других. Но, к сожалению, кажущаяся близость к Богу слишком возвышает некоторых в собственных глазах. Отсюда – искаженная самооценка.
Сейчас появилась категория верующих, подозревающих или обвиняющих других верующих в недостаточном веровании. Как-то даже неловко.
***
В.И. Даль в своем словаре поддерживает и разъясняет большинство слов при помощи “крылатых выражений”, – пословиц и поговорок. Так, статью “Нищета” он иллюстрирует такой пословицей: “И церкви не строй, а сиротство прикрой, да нищету пристрой”. Речь здесь, понятно, идет не вообще о строительстве, а об очередности.
***
Исключение Пастернака из Союза советских писателей напоминает отлучение Толстого от Русской православной церкви. Только Толстого так и не восстановили.
***
Партийная принадлежность. Некоторые сегодняшние самодовольные всезнайки высокомерно полагают, что в КПСС, а ранее в ВКП(б), вступали только для карьеры. Было, разумеется, и такое. Но я знаю множество замечательных людей, оказавшихся “в рядах”. К примеру, В. Гроссман, В. Некрасов, Б. Окуджава, Б. Слуцкий, В. Тендряков и другие не самые любимцы власти. Или вот Твардовский. Если бы не его “членство”, эта кандидатура даже не рассматривалась бы на должность главного редактора “Нового мира”. И многого не было бы, в том числе и Солженицына. К слову, дочь Твардовского Валя рассказала мне когда-то, что в молодости попросила у отца совета – как реагировать на настойчивые предложения парткома вступить ей в партию. Он ответил: “Это в нашей стране вид на жительство…”. Он умел сказать. Да и у меня и некоторых моих друзей было ощущение, как у жениха, которому “по-хорошему” говорят братья невесты: “Женись, а то хуже будет”.
***
В Союзе писателей существовали так называемые первичные парторганизации – по жанрам. Писательский клуб (впоследствии ЦДЛ) умещался в старом олсуфьевском особняке, нового здания долго еще не было. Стихотворцы заседали обычно в верхней гостиной (в так называемой восьмой комнате). Очень длинный зеленый стол, неработающий камин с женской мраморной головкой сверху, а с другого торца – президиум: председатель секции С.П. Щипачев и секретарь партбюро Я.А. Хелемский. Яшу Хелемского выбирали на эту должность охотно, он, правда, слабо отбивался. Место ведь хлопотное: персональные дела – то жена с жалобой на загулявшего супруга, то протокол из милиции об очередном дебоше. А Яша отзывчивый, мягкий, страшно добросовестный.
Комната набита битком – сидят в несколько рядов вдоль стола и еще на подоконниках. Но не все посещают собрания аккуратно, тот же Твардовский редко показывался – и ничего. А вот Исаковский человек дисциплинированный, обязательный, всегда на месте.
Заседали обычно долго, говорунов полно.
Как-то поступила председателю записка. Щипачев развернул, взялся за очки, а Хелемский невольно, автоматически, уже прочел, благо, почерк крупный. Это был стишок:
Дорогой мой Степа,
Я хочу уйти!
Заболела ж<…>,