– Она лишь произнесла имя сестры, и все.
– Очень жаль, – Белинский подтянул к себе фотографии с места преступления.
На одном из фото посреди белоснежного сугроба снега был вмятый силуэт. По очертаниям было понятно, что там лежал человек. Со стороны головы, слева, была небольшая лужа крови, словно кто-то пролил половину бутылки красного вина. Рядом с этим пятном лежал маленький кусок фасада крыши. Видимо, решил Максим, он обвалился под весом Грин или даже раньше – здание-то старое. Упади она чуть правее или левее, и все могло бы сложиться иначе. Повезло бы отделаться только переломами. По описанию медиков, которые на место преступления приехали первыми, она лежала на спине, лицо закрывали светлые волосы, испачканные кровью слева у виска. Темное пятно тянулось по всей левой части.
– Я звоню еще по одному вопросу, – продолжила Алена. – Вы не могли бы приструнить СМИ, чтобы те не писали во всех новостях о якобы найденном алкоголе в крови девочки. А еще о наркотиках, и о том, что она была психически неуравновешенной и наблюдалась у психотерапевта. Анализы крови никаких запрещенных веществ не выявили, а данных о посещении врача такой направленности нет.
– То есть, маловероятно, что это суицид? Я к тому, что все ваши опровергают наркотическую и алкогольную зависимость, а, значит, и депрессия тоже маловероятна.
– Вы что же, думаете, депрессия только от алкоголя и наркотиков появляется? – серьезно спросила Громова.
Макс запнулся на полуслове. Обычно его «клиенты» депрессию получали только на фоне этого.
– Ну, нет… Но…
– В случае с Грин, – перебила его травматолог, – причин для суицида, с медицинской точки зрения, я не вижу, но это не моя область, если понимаете.
– Да, конечно, – Максим подтянул к себе блокнот и обвел надпись «Суицид» на первом листе. – Что ж, спасибо, что сообщили мне. Если вдруг ее состояние изменится – позвоните мне, пожалуйста. А я передам своим коллегам вашу просьбу насчет журналистов.
– Хорошо, спасибо. Всего доброго, – и звонок оборвался.
Макс бросил телефон на стол и уперся в него руками. Сегодня ему предстоит встретиться с родителями и сестрой пострадавшей, и он надеялся, что эта встреча внесет больше ясности и даст больше зацепок, чем есть у него сейчас. Если Алена права, и это не было попыткой самоубийства, то на передний план расследования вновь выносится вариант, который растиражировали в СМИ – Грин столкнула сестру с крыши.
4
Майя
В палате было тихо. Очень тихо. Мне казалось, весь мир сейчас был переведен в беззвучный режим, и если бы я открыла дверь, за ней оказался пустой коридор городской больницы. В нем бы не было ни врачей, ни медсестер, ни пациентов. Никого. Будто все решили дать мне шанс побыть с сестрой наедине.
Я сидела рядом с ее кроватью и держала за руку. Происходящее все еще казалось мне дурным сном. Она здесь, подключена к куче разных аппаратов. Снится ли ей сон? А если нет, то что тогда видят люди, находясь между жизнью и смертью? Ее врач сказала, что мозг в критические для него моменты не запоминает причину боли, чтобы обезопасить организм от потрясения. Многие называют это шоком. Если это так, то ей не было больно, когда она упала с крыши замка.
Я зажмурилась.
Мой мозг почему-то тоже забыл всю информацию о той ночи. Последнее, что я помню, это как я, Доминика и родители ужинали дома, и мама рассказывала, как будет здорово на том корпоративе, куда они собирались сразу после ужина. А потом я уже сползала с кровати в своей комнате и слышала звук скрипки. Несколько часов моей жизни куда-то пропали.
Я посмотрела на сестру. Та Доминика с постоянным румянцем на щеках, зелеными глазами, задорным смехом, от которого меня иногда трясло, с идеально фарфоровой кожей, на которой я никогда не видела ни одного подросткового прыща, пшенично-русыми волосами, такими густыми и длинными, что я постоянно находила их в сливе в ванной и в бутербродах, та Доминика, которая могла трещать без умолку на любые темы, очаровывая этим всех.
Ее будто никогда не существовало.
Мы с папой были на кухне, когда зазвонил его сотовый телефон. Мамин голос и всхлипы – и вот мы уже мчим сюда. Оказывается, Ника впала в кому еще вчера, но нам об этом сообщили лишь утром. Когда я забежала в палату, мама сидела рядом с ней на кровати. Увидев меня, она заплакала, а затем обняла меня. Под ее глазами были едва заметные синие очертания из-за бессонной ночи. Лицо было припухшее. Я никогда не видела ее такой.
Не знаю, сколько времени уже прошло. Казалось, я всегда была в этой палате возле этой кровати, а на ней всегда лежала эта девушка, настолько бледная, что на ее руках просвечивали сине-серые вены. Волос почти не было видно – их скрывали бинты, которыми окутали ее голову. На левой стороне ее лица до самого подбородка тянулся огромный багровый синяк. Он даже зацепил ухо и практически полностью покрывал ее щеку. Левая рука была загипсована. Губы, неестественно серого цвета губы, потрескались. Будь Ника в сознании, ее бы это сильно разозлило.