Если бы его сарказм был водой, то он затопил бы весь этот третий этаж больницы.
Я сильнее стиснула зубы, чтобы к подозрению в попытке убийства сестры мне не приписали и оскорбление сотрудника следственного комитета.
Алена взглянула на него с укором, но тоже ничего не произнесла. Они несколько секунд смотрели друг на друга, словно между ними был немой диалог, но потом она зашла в палату и закрыла за собой дверь.
Пока я боролась с желанием выскочить в коридор и выкрикнуть ему вслед проклятья, Алена подошла к тумбе рядом с кроватью, взяла из нее желтую папку для документов, открыла и что-то записала. Она подходила к каждому аппарату, к которому была подключена ее пациентка, долго смотрела на мониторы, иногда подносила палец к данным, чтобы не ошибиться, а потом записывала их. После она присела на кровать, взяла Нику за запястье, нажала на него большим пальцем с тыльной стороны и засекла время на своих наручных часах. Через несколько секунд она снова взглянула на монитор, затем в папку, кивнула и подчеркнула что-то на бумаге.
Я села на стул и монотонно наблюдала за ней, потому что мыслями была не здесь. Я пыталась вернуться в тот вечер, когда все произошло, но мозг отказывался выдавать хоть какую-то информацию. Перед глазами стояла картина идеальной семьи: папа, мама и две дочери сидят за столом. Им наконец-то удалось собраться всем вместе, ведь с тех пор, как Доминика получила работу, приезжать в гости к родителям она стала реже.
Мы вообще мало общались с ней в последнее время. Она с головой ушла в профессию, о которой мечтала с самого детства, куда меньше стала звонить и отвечать на сообщения, которые я, кстати, тоже писала не так часто, как раньше. Меня затянули в бесконечный водоворот сдача сессии, подготовка к выпускным экзаменам и написание дипломной работы, по которой должны оценить мои знания за четыре года учебы в университете. Мне предстоит в скором времени получить диплом вуза, который мне не так уж и хочется заканчивать, стать специалистом, которым я не так уж и хочу быть, и оказаться одной из тех, кто понятия не имеет, что делать со своей жизнью.
Конечно, никто и не знал о моих мыслях. Родители были уверены, что обе их дочери будут заниматься в жизни тем, что им нравится, и мне не хотелось их огорчать. Я помалкивала и водила по тарелке вареные брокколи, нанизанные со всей нелюбовью на вилку. Рядом сидела Ника и снова со всем задором, на какой она только способна, рассказывала о своей работе, походах в театры и на выставки. Она настолько была в восторге, что даже иногда во время вздоха издавала очень смешные звуки, похожие на икоту. А я завидовала. Завидовала, что моя жизнь не приносила мне такой же восторг, как ей – ее.
– Что ж, давление и пульс в норме, – голос Алены вырвал меня из, возможно, последнего воспоминания о сестре.
Я повернула голову в ее сторону. Она едва улыбалась и смотрела на меня с таким сочувствием, что мне становилось неловко. Не хотела бы я, чтобы она слышала тот разговор в коридоре.
Интересно, родители тоже думают, что это я сделала? Мы практически не разговаривали с тех пор, как Ника впала в кому. А если они согласны? Если я забыла то, что отлично помнят они? Тогда я и их потеряю?
– Майя, –начала Громова, – иногда люди делают выводы, основываясь только на своем опыте, а не на фактах. Если следователи решили, что во всем этом, – она коротко кивнула в сторону Ники, – виновата ты, это еще не значит, что они правы.
– Так вы все слышали?
Она поджала губы и кивнула.
Не знаю, сколько ей лет, определять возраст по внешности я никогда не умела, но выглядела она очень молодо. Может быть, чуть старше Доминики. У нее длинные русые волосы, которые сейчас она собрала в низкий хвостик, челка скрывала брови, зато выделяла зеленые глаза. Узкое лицо и немного вздернутый кончик маленького носа вряд ли вызывали к ней доверие как к профессионалу у ее пациентов – слишком она походила на практикантку, а не на врача. Ростом она тоже невысокая. По крайней мере я помню, что наши глаза были почти на одном уровне, когда я очнулась в этой больнице. И тогда, и сейчас я вижу сходство между ней и моей Никой. Финальным аккордом в предположении стали духи травматолога. Этот аромат малины и мяты я ни с чем не спутаю. Парфюм столько раз бил мне в нос, когда сестра собиралась на свидание. Еще чаще я чувствовала его на своих вещах, взятых ей же без разрешения, так что выяснить причину пропажи и внезапное появление моей футболки или юбки в шкафу никогда не составляло труда.
Быть может, поэтому или по другой причине, но мне было спокойно в присутствии Алены Громовой, хоть и сама реальность вызывала у меня желание завернуться с головой в одеяло и больше никогда не вставать с кровати.