Только год спустя она узнала о том самом «мужском» разговоре между Мещерским и Кравченко в пивбаре на бывшей улице Семашко. Тогда они толковали о ней. Точнее, говорил, громогласно и вызывающе, один Кравченко, а Мещерский больше молчал. Нет, они не опускались до пошлости, не тянули спички, не метали орлянку, вручая судьбу легкомысленному жребию. Они просто говорили друг с другом как товарищи, как самые близкие и дорогие люди. И решили все сами по-мужски, между собой, даже и не поинтересовавшись, согласна ли она с их решением.
С того памятного вечера Мещерский надолго исчез с Катиного горизонта. Не объясняя причин. А затем появился. Потому что... он бы, конечно, объяснил ей – почему вернулся (Катя чувствовала), только вот она сама потеряла охоту спрашивать. Ей все это на какой-то миг даже показалось забавным. А потом как-то стало все равно, потому что Вадим Андреевич Кравченко, утвердившийся в ее жизни, как он любил говаривать, всерьез и надолго, вовсю распускал свой павлиний хвост, источая нежность и обаяние. В глазах всех «драгоценный В. А.» стал «ее молодым человеком». О них даже говорили «милая пара». А Мещерскому досталась всего лишь старомодная роль «друга семьи».
Сейчас, стоя среди тихой траурной толпы родных, близких и просто скорбящих людей, Катя, как всегда, чувствовала, что и Кравченко, и Мещерский рядом. Она слушала оратора и тихонько восхищалась им: какой проникновенный бархатный баритон со слезой, какие благородные манеры! Актер, наверное. Она шепотом осведомилась у Вадима, кто же это такой. Оказалось – бывший директор ЦДРИ, и он явно не торопился покидать траурную трибуну, величая покойного «учителем, гениальным мастером и неповторимым художником». Кравченко, наклонившись к Катиному уху, пояснил: на похороны ждали правительственную делегацию, а она задерживалась. Поэтому все речи затягивали, чтобы, не дай бог, не свернуть церемонию до приезда высоких гостей.
Внезапно по толпе, словно ветерок, прошелестел вздох облегчения: вроде прибыли. Но оказалось, что это делегация от Союза кинематографистов и жюри конкурса «Кинотавр». Через толпу протискивались какие-то совершенно незнакомые люди, тащили охапки цветов, венки. Замигали фотовспышки.
Катя поискала в толпе знакомых: вон отец Кравченко – его рост и стать, несмотря на груз семидесяти лет, все еще выделяют его из толпы. Помнится, Катю первоначально весьма удивляла тесная дружба Кравченко-старшего – генерала КГБ – со многими весьма знаменитыми деятелями искусств. В просторной квартире на улице Неждановой в торжественные семейные даты за столом собирались многие из тех, кого Катя частенько видела по телевизору или о ком читала в газетах. Потом, со временем, она перестала удивляться такой тесной дружбе, кое-что начала понимать. Кравченко-старший был хорошо известным в столице человеком. Когда-то, еще в 70-х, он возглавлял небезызвестное Первое управление КГБ – линию «С» внешней разведки – и обладал самыми широкими связями. В конце девяностых первая часть его «Мемуаров», изданная у нас и за границей, стала настоящим бестселлером.
К Кате старик благоволил особо, все обещал засесть за вторую часть воспоминаний: «Тебе и Вадьке надиктую, душа моя, так мы с вами втроем, ребята, такую книгу отгрохаем. Та-акую!» (Катя знала, что отец Кравченко в душе мечтает перещеголять в мемуарах Судоплатова и Хрущева-младшего, и всячески поддерживала в нем творческое тщеславие.)
Сейчас она протиснулась поближе к старику, и тот молча и крепко взял ее под руку. Но сразу же его отвлекли какие-то знакомые. И Катя снова осталась одна в траурной толпе. Чувствовала она себя усталой, и ей было даже не любопытно (это была, наверное, самая сильная черта ее характера), кто все эти Великие и Знаменитые, пришедшие сегодня на Ваганьковское проститься с «гениальным» Базаровым. Грустные и торжественные мероприятия, если они чересчур уж затягиваются по причине опоздания высоких гостей, превращаются в фарс, и для того, чтобы его выносить, нужна железная выдержка.
Увы, Катя таковой не располагала. Чтобы как-то отвлечься, она наблюдала за Базаровыми, стоявшими возле самой могилы. Она слыхала, что в Москве их называют не иначе как «клан». Что ж, действительно клан, семья, в лучшем смысле этого слова, с хорошими корнями, традициями и связями. И как на подбор – все мужчины: сыновья, внуки. Покойный Кирилл Арсентьевич оставил после себя знаменитый след не только в отечественном кинематографе. Катя, как и вся страна, в эти траурные дни постоянно видела на экране телевизора знаменитые базаровские фильмы – от жизнерадостных сталинских комедий начала 50-х, о том, «как хорошо в стране советской жить», до добротных экранизаций русской классики. Патриарх клана оставил после себя не только километры ярких лент, но и крепкий род. Фамилию.
– Терпи, Катька, скоро все кончится, – Кравченко, вынырнувший из толпы, снова наклонился к Катиному уху, прервав цепь ее размышлений. – На поминки не поедем. Батя сказал: гуляй, молодежь, свободна.
– Нас с тобой, дорогуша, – Катя не удержалась от колкости, – на эти поминки никто и не звал. – А затем непоследовательно и по-женски любопытно уточнила для порядка: – А где поминки, в ресторане?
– В Доме кино. А насчет того, что «не приглашали», ты зря. Все схвачено у нас. Только что нам там делать – одни стариканы там соберутся, былое начнут вспоминать.