§ 13. Океан
Однажды, в последнюю очередь его снова можно будет так назвать. Устье всех ручьев и рек. Когда-нибудь стены пещеры проглотят всякое эхо. Ты будешь кричать громче и громче, но не услышишь ответа. Комната перестанет звучать. Противясь скоплению прошлого, захочет освободиться от всякой информации, избавиться от тебя. Преуспеет в этом. Стесненное эхо немоты и будет зовом наружу. Скупым на слова, беззвучным. Океан тоже замолчит. Все станет молчанием океана. Босиком по гнилым, хрустящим водорослям, комковатому песку, режущим пальцы камням, щетине колких травинок. В необоснованной и потому неуемной радости. Мимо мертвых, раскинувших худые крылья птиц и не взлетевших бабочек, чьи зачерствелые лапки давно застыли, как веточки крохотных растений, как тонкие, просоленные лучи заскорузлой морской звезды. Мимо приоткрытых ракушек и расколотых панцирей, обвитых серебряной гнилью высохшей пены. Мимо ярко-синих медуз, забытых отливом на песке. Мимо мертвых рыб. Мимо кривых теней, мглистых рытвин и темных венков. В серой, благоговейной грязи, испещренной лохмами незаметных игл и обволакиваемой курящимся паром. Мимо руин. Мертвые городища, рассыпанные вдоль побережья щепки разбитых кораблей. Величественные, пылающие обломки. Последние, прозрачные образы. Скоро и они исчезнут. В глухой пустоте, прорезаемой лишь вскриками чаек и каким-то еще едва слышным гомоном. В прощальном сиянии. Меж ярких точек. Не нужно будет смотреть. Закроешь глаза и продолжишь вслушиваться во все эти отзвуки, в хруст непроизнесенных слов. Невыносимость тишины, проросшей сквозь природу. Обещающей что угодно, в том числе и зыбкую, неспокойную возможность смысла. К вящему ужасу, завораживающему, вытесняющему любые другие чувства. И все же – изумление, почти отрада, взрыв, внезапная четкость, манящая прозрачность, озаряющее изящество мира. Под красным небом. Безымянные, но как никогда знакомые вещи, торжествующее пребывание на их надтреснутой границе. Вязнущие в песке пальцы. Итак, переступишь движущуюся полосу разбегающейся во все стороны пены. Зайдешь в почти неподвижную, неровную массу ударов и тихого шипения. Застывшую, нет, по-прежнему длящуюся. Сперва – крохотные облачка пыли, зависшие в абсолютной чистоте. Так мелко, что на протяжении долгих часов будет казаться, будто идешь по воде. Так и будет. Слабый шелест. Рядом с притихшей природой. От стертых следов начнет подниматься едва заметный полупрозрачный пар. Еще шаги. Появятся мальки, снующие под ногами. Неспокойная, почти незаметная тень на воде. Без отражения, только тень, касающаяся дна, ее неприметные искривления. Потом и она исчезнет. Шаги. Теперь уже по колено. Идти станет чуть тяжелее. Еще несколько часов. Уже по пояс, по горло. Вода обхватит тело бесцветными морщинами, как цепкая, прозрачная чешуя. Наконец оторвешься от топкой земли. Укроешься в сырых свитках. Сожмешь в кулаках воду. Еще раз вынырнешь на поверхность, на мгновение отделишься от огненных брызг, застынешь в неземном тепле. Внезапно – без ликования. Опять пугающее чувство отброшенности к началу и оттого – бездомности. Блаженного отчаяния. И все же будешь принят. Даже если не истинно, то во всяком случае – как никогда раньше. Добровольно вовлечен в неведомый, опасный обряд. Хоть куда-то принят, пусть и в какое-то преддверие, в темную пазуху, но уже сопричастен. Как тот, кто уже потерял способность отличаться, но пока не успел слиться. Это умение еще предстоит выработать в умирании. Погрузишься в бурление его мышления. Бесформенность потока. Вступишь в нее. Вступишь в ее смутное одиночество. Тело наконец станет прозрачным, почти сольется с другим, ненастоящим телом. Тогда твое молчание сможет немного приблизиться к недостижимому, чистейшему опыту немоты – исконному, никак не связанному с неподобранным словом. А тебя самого уже не будет. К нестерпимому счастью. К нестерпимому счастью. Наконец рассеется все то, что ты мог принимать за жизнь. Открытость океана вольется внутрь растерянного тела, выбросив тебя за привычные пределы. Измученный, ты впервые окунешься в царственную тишь. Безграничная, чарующая пустота, измеряемая, кажется, лишь бесконечностью тревоги – азартной, вскрыляющей. Нет, примет ликования не найти. По-прежнему никаких оснований для упования на благо. Все происходящее, вероятно, и не должно будет иметь к тебе никакого отношения. Все останется невыраженным. Но сохранит возможность сбыться. Скоро станешь изнемогать, задыхаться, внимать молчанию в объятиях воды. Но, может быть, назавтра снова обнаружишь себя на берегу. Выроненным смертью. Потерянным пером птицы-писаря. По-прежнему нет никакой уверенности в том, что ты нужен океану, что он узнал тебя. Пока – лишь едва слышное шелестение внутри молчания. В дымной неподвижности. Что-то еще может начаться. Что-то еще сохраняет свойство быть названным.