Я подумал, что я сейчас просто сдохну, потому что его сейчас снимут, и я на вторые сутки здесь дежурить останусь.
А в голове у меня только это: «Как тоскуют руки по штурвалу!» — и больше ничего.
— Слушайте! — говорит этот орел комдиву. — Ну, нельзя же так! Вы же мне все загораживаете! Отойдите, пожалуйста.
И комдив... у него шея пятнами... медленно поворачивается и ... уходит... к себе...
А я — с грохотом по лестнице и на автобус.
А комдива на скорой следом увезли.
Инфаркт.
Конструктора
Очень мне хочется какого-нибудь конструктора на лодку засунуть. Взять его за выступающие части и... погрузить. И чтоб не просто так, как в бассейне: тонем на ровном киле на глубине пятьдесят метров, а чтоб, как и положено, провалиться сперва на четыреста и, прея в подгузниках, проваливаться потом все дальше и дальше, несмотря на полное осушение цистерны быстрого погружения и всякое такое.
Почему-то хочется видеть смятение на его лице и пот, пропитавший подмышки.
Почему-то хочется, чтоб он заметался в поисках этого невыносимого дерьма весом в шестнадцать килограммов —- нашего индивидуально-спасательного гандона пятьдесят девятого года рождения.
Хочется его на него одеть, подпоясать и чтоб он в пожаре с ним боролся целых двадцать минут, как это и предписывает инструкция, им же и изобретенная.
А я в этот момент, хотел бы, попивая прохладную газировку, размышлять о том, что не совсем правильно он действует в предложенных условиях, не там мечется, и не так; не обесточивает то электрооборудование и не закрывает тот клапан на переборке в корму, что в условиях дыма, держит только один и восемь десятых килограмма по избыточному давлению, без чего переборка в целом не будет держать десять.
И еще я хотел бы, чтоб он самолично стокилограммовый плотик из отсека наверх выволок, чтоб он пять трапов по дороге с этим плотиком снял несуществующими ключами, что есть только в сумке у трюмного, которую в дыму не сыскать.
И потом я б его заставил бы люк последнего отсека отдраивать и задраивать, и, находясь внутри шахты, нижнюю крышку люка, изломившись пополам, вручную подтягивать.
А во всплывающей камере, — которую потерять в море — раз плюнуть, — при перекосе корабля, я б хотел, чтоб он нижнюю крышку этой самой камеры собственными руками герметизировал, а я б ему в промежутке дал подышать из того шланга, из которого вместо кислорода, отчего-то, угарный газ неожиданно попер, а потом опять погнал бы к этой проклятой крышке.
А после я б его подвел к своему компрессору, для проведения регламентных работ с которым, надо обладать ростом в двадцать пять сантиметров и в толщину быть не более десяти, чтоб в ту щель, что они нам оставили, он у меня с детским плачем завалился.
У меня мичман перед теми работами мастерил себе металлическую руку на четырех шарнирах и всюду расставлял карманные зеркала.
А потом бы он у меня читал вслух инструкцию в разделе «неисправности», — там, где у него написано: «сменить предохранитель», — после чего он бы у меня менял этот предохранитель по триста раз, в надежде авось заработает, потому что не работает, хоть ты сдохни, а у него там из всех неисправностей забита только смена предохранителя — вот и пусть мучается.
Я же мучился.
У него же написано, что стационарные приборы на кислород не реагируют на колебания давления, а у нас, как компрессоры врубают, так все стрелки упали вниз, и ты бледнеешь, потому что это кислород и весь экипаж на тебя, как на придурка смотрит в надежде, что сейчас ты все объяснишь; а ты — в инструкцию, а там — полный порядок, и тогда ты начинаешь выдумывать всякую чушь лохматую, что, мол, раздатчики кислорода у нас на средней палубе, и именно с нее и засасывает в первую очередь воздух сверхмощными компрессорами.
А вы знаете, я конструкторов, в сущности, понимаю. Они, когда инструкции писали, они, наверное, про себя говорили всякие слова. Например, «мял твою мать» или «прекрасная погода», и в тот момент это заменяло то нужное, что должны были в инструкцию включить, но по причине постоянного произнесения тех слов про «мать», постоянно забывали это сделать.
Вот и получилось, что они что-то знают, что-то до боли для них очевидное, но совершенно неизвестное таким подводным баранам, как мы.
И вот сидишь ты на глубине метров в триста, а оно у тебя не работает, хоть все себе порви, а ты смотришь в инструкцию в трехтысячный раз и мечтаешь только о холодной газировке, и чтоб ее опрокинуть в себя, полный, шипящий стакан, и чтоб по всем жилам блаженство пробежало, и чтоб отпустило у тебя внутри, ослабило бы удавку, если уж нельзя одномоментно, в одночасье, этого конструктора сюда поиметь.