Около полуночи «щука» всплыла. Наблюдатель В. Толмачев обнаружил транспорт. Сблизившись с ним до двадцати кабельтовых[1], увидели, что судно водоизмещением около 7 тысяч тонн идет в охранении трех малых кораблей. Вот и настал момент, когда все, чему учились командир и личный состав, можно было вложить в точный залп.
Чтобы подойти ближе к цели, Иван Васильевич увеличил скорость. Помощник, штурман и сам командир рассчитывали данные для атаки. Дело упрощалось тем, что враг находился на выгодных для удара по нему пеленге и дистанции. Лодка легла на боевой курс. В это время она должна идти строго прямолинейно, чтобы словно по ниточке пошли торпеды с тремястами килограммами взрывчатки каждая. Пусть в корабль стреляют, его бомбят, но нельзя сворачивать с боевого курса, иначе торпеды не попадут в цель.
Но «щука» оставалась незамеченной. Только когда после залпа рядом с транспортом поднялся смерч огня и воды и он стал тонуть, катера охранения повернули в сторону лодки. По сигналу «срочное погружение» она исчезла под водой, оставив на поверхности моря лишь расходящиеся круги. Да и они вскоре успокоились, словно и не было тут никакого корабля. Но сторожевики засекли место погружения «щуки». Ударила серия глубинных бомб. За ней — вторая, третья. Несколько раз лодку тряхнуло, кое-где полопались электрические лампочки.
— Осмотреться в отсеках! — приказал Травкин.
Иван Васильевич считал, что эта команда действует на подводников ободряюще. Относил это к тому, что поскольку команда поступает из центрального поста, значит, лодка живет, можно бороться. Это, конечно, так, дело не только в этом. Немаловажны личный авторитет командира, вера в него моряков. Командир в ответе за корабль и людей перед Родиной. Он управляет, определяет момент, когда разить врага. От него во многом зависит, вернутся ли из похода люди, увидят ли родители сыновей, жены — мужей, невесты — своих суженых, друзья — друг друга. Командир и жизнью рискует наравне со всеми членами экипажа. У него и подчиненных общая судьба, общая доля. Но он больше знает, умеет, и то, что он жив и продолжает управлять, командовать, ассоциируется с благополучием на всем корабле, заставляет верить, что все в порядке…
Из отсеков в центральный пост доложили, что все нормально. Травкин положил корабль на дно, приказал выключить механизмы. Лодка замерла, прижавшись к мягкому песку.
А на катерах знали, что где-то рядом советский корабль, уничтоживший крупное судно, и не хотели упускать «верную добычу». Гидроакустик «щуки» Иван Мироненко слушал море — шумы винтов кораблей врага не уходили. Так продолжалось целые сутки.
Чтобы найти нашу лодку, противник подвез электрический кабель и пустил его по дну. Приборы показали место, где находится корабль. Вновь посыпались глубинные бомбы. Травкин решил уходить. Начали маневрировать на малых ходах, в лодке соблюдали тишину. Только Иван Мироненко, сидя перед темно-серой коробкой гидроакустической станции, плотно прижимал массивные резиновые наушники, докладывал об изменении хода и направления движения неприятельских кораблей.
Известно, что человек лучше всего познается там, где он делает свое главное дело. Травкина еще во время стоянки лодки на Неве обрадовало отношение Мироненко к службе. Он старался прослушать шумы винтов всех проходивших мимо кораблей и судов. Изучая шумы, он определял типы «целей», скорость движения и стремглав несся из своего «закутка» на мостик — проверить правильность определения. Настойчивость, острый слух помогли ему стать отличным акустиком. О Мироненко на корабле говорили, что слышит он топот ног на соседнем судне и звон разбитой посуды на камбузе. А уж такие шумы, доносившиеся из гидрофона, как треск рвущейся бумаги (в действительности шум волны в прибрежный песок) или треск разрываемого картона (удары воды о борт корабля) для него никогда не были секретом.
И на этот раз в многоголосых шумах моря, поющего будто десятки музыкальных инструментов, гидроакустик точно указывал Травкину, где враг, откуда исходит угроза для их корабля. Командир мгновенно реагировал на изменения обстановки.
Тяжело приходилось людям, а бомбежка глубинными бомбами продолжалась. Травкин то стопорил, то убыстрял ход. Замедляли или ускоряли свой бег и катера. Казалось, лодка в ловушке: с одной стороны остров, с другой — электрокабель, рядом — минное поле. И само море против подводников — полный штиль, не высунешь перископ, чтобы сориентироваться, на морской глади его сразу же заметят.
Иван Васильевич думал, что же предпринять? Как спасти корабль? Неожиданно вспомнились слова какого-то зарубежного автора: море — враг. Сегодня оно могло оказаться не только опасным противником, но и могилой. А если сделать его своим союзником и врагом фашистов?