Прапорщик прильнул к окошку, позыркал по сторонам и буркнул:
— Километров пять осталось. Там угор будет.
— Ага, — вздохнул Акопов. — На угор не разбежишься. А потом, с угора толкнул — и нет Васи. Умный ты, воин, спасу нет.
И сказал водителю:
— Увидишь хороший съезд — останови.
Вскоре машина стала на крутом повороте, у купы небольших кустов. Рядом затормозила другая волга. Акопов приказал переклеить на нее белый круг с крестом. Резервная машина ушла по молчащему шоссе в сторону Дивногорска, а группа Акопова закатила свою тачку за кусты.
— Закуривай, — сказал Акопов прапорщику. — Сейчас гандикап посмотрим. Ты любишь гандикап, дружок?
— Пошел ты…
В ночи по вершинам сопок запрыгали полосы света. Белая волга, подвывая покрышками на поворотах, промчалась мимо. Вслед за ней целеустремленно проскакал зеленый уазик ВАИ.
— Бензину твоим дружкам хватит? — спросил Акопов прапорщика. — До утра гонять придется. А надоест, мои ребята на дорогу ежиков насыпят. Где-нибудь в сельской местности. Медведи тут водятся?
— Не знаю, — угрюмо сказал прапорщик. — Вроде, встречаются…
— Значит, помогут твоим дружкам — подтолкнут!
…Вблизи Овсянки, неподалеку от Красноярска, Акопов приказал остановиться. Открыл «дипломат», вынул пачку тысячерублевок, разломил — а там резаная бумага.
— Кукла называется, — объяснил Акопов прапорщику.
Разломил другую пачку и вынул плоскую коробочку с помигивающим красным глазком индикатора.
— Радиомина называется…
И врезал прапорщику по морде. Тот слетел с мешков, повозился, привстал и спросил плачущим голосом:
— А это как называется, козел?
— Уроки этики, — сказал Акопов. — А за козла я тебя оштрафую.
Он вынул из-под сидения замызганный рюкзачок, отсчитал из него в чемоданчик десятка полтора пачек.
— Настоящие. Ровно половина обговоренной суммы. В другой раз будешь знать, что даже воровать и жульничать надо честно. Парадокс, брат, но такова логика нашей жизни.
Он распахнул дверцу, выбросил «дипломат» и дал прапорщику пинка.
— Поехали…
До Красноярска добрались без приключений. Под утро разгрузили мешки. Около сотни пистолетов и три десятка автоматов уложили в деревянные ящики с надписью «Мосгеотрест. Не бросать: точные инструменты!»
В полдень самолет с грузом в багажнике и с Акоповым в переднем салоне взял курс на Москву. Четыре часа жизни сэкономил. Да еще и выспался…
34
— Надеюсь, Машенька, теперь нам никто не помешает, — сказал Толмачев, приподнимая рюмку. — Выпьем да свалим отсюда. У меня дома до сих пор коньяк дожидается. Толстый такой, черный, в золотом наморднике…
— Не люблю коньяк… — прошептала на ухо Маша. — Вообще не люблю пить.
— Ну, договорились, голубки? — пританцовывая, приблизился Юрик. — О чем, интересно?
— Договорились, — вздохнул Толмачев. — А о чем — не твое дело, халдей! Гуляй!
— Грубый ты стал, Коля, просто ужас. Я ж тебе девушку сберег. Можно сказать, ценой жизни.
Бармен дотянулся, вырубил проигрыватель. Зато включил приемничек.
— В Москве полночь, — сказал приятный женский голос. — Передаем последние известия. В Сурханабаде оппозиция захватила заложником заместителя командующего российской группой войск генерал-майора Горелова… Под Красноярском, в одной из воинских частей, обнаружена пропажа большой партии оружия. Военной прокуратурой начато расследование… Бандформирования в горах Шаоны провели объединительный съезд и выработали программу действий по свержению правительства республики, которое, по их мнению, является проводником российской колониальной политики на Кавказе… Вчера на Кропоткинской площади в Москве произошло столкновение двух мафиозных группировок с применением стрелкового оружия. По сообщению начальника ГУВД столицы…
— Юрик, выключи! — не выдержал Толмачев. — Ничего себе — последние известия… Как сводки с фронта. Надоело. Пошли отсюда, Машенька!
Девушка вопросительно взглянула на бармена. Сменщик Юрика, Сергей, был сутенером, «хозяином» десятка девушек, в том числе и Маши. Юрик работал у Сергея на подхвате.
— Хоть ты, Коля, старый клиент, — сказал Юрик, — а денежку за комиссию отстегни. Порядок есть порядок.
— Жлоб ты, — сказал Толмачев, доставая бумажник. — Жлоб и работорговец. Ничего, Господь все видит. Он жлобов не любит, учти!
Толмачев был в самой хорошей фазе подпития — на душе легко и ноги не заплетаются. До самого дома они с Машей дурачились и хохотали на всю улицу. И никто к ним, что удивительно, не пристал…